Том 2. Брат океана. Живая вода

В понизовье немало было купцов, в каждом почти станке свой купец, но они работали не от себя: либо от Ландура, либо от Феоктистова. Эти двое были самые сильные, имели собственные пароходы, владели всей рекой от Туруханска до моря: и рыбаками, и охотниками, и купцами помельче. Ходили рассказы, что наверху, в Енисейске и Красноярске, есть купцы посильнее Ландура, но внизу не видывали их.

«Нет, не миновать идти к Ландуру».

Игарка уже не первый день подолгу застаивался на берегу, выглядывал, не мелькнет ли где спаситель — пусть пароходный дымок, пусть парус, пусть сверху, пусть снизу — все равно. Ему было не до выбора. Нельма недавно родила и лежала в постели больная, рядом с нею — крупный, на одиннадцать фунтов мальчишка, новый маленький Яртагин.

Теперь надо бы иметь вдоволь и чаю, и сахару, и рису, и манки, а была только рыба. Пытался Игарка искать яйца по птичьим гнездам, но в гнездах уже копошились птенцы, поехал было в Большому Сеню, а Сень попался навстречу, сам ехал к Игарке просить пригоршню муки.

Молва о разбитом пароходе дошла до Бреховских островов. Ландур поднялся на капитанский мостик, дернул поводок сирены; долго, не понижая голоса, стонал над островами тревожный гудок — сигнал пароходской прислуге, работавшей и надзиравшей на рыбных промыслах, чтобы немедленно поспешала на пароход. Когда обе пароходные команды, верхняя и нижняя, были в сборе, Ландур скомандовал:

— По-о местам… Ходу!

Пароход ринулся навстречу реке, вровень с бортами встали две высокие зеленые волны и проседели пеной. После трех дней ходу остановился пароход против Игаркиной избенки. Ландур сошел на берег.

— Ты, чай, все думаешь напраслину: я и такой, я и сякой. А я вот какой! Узнал, что Феоктистова стукнуло, разом к тебе. Негоже, думаю, погибать человеку.

— Спасибо, — молвил Игарка, а про себя: «Поглядим, сколь заломишь за эту заботу».

Но Ландур на этот раз Игаркин товар оценил полной мерой, своим не дорожился, принял на себя Игаркины долги Феоктистову. От Игарки он проплыл к Большому Сеню, а потом дальше, до Туруханска, — и всюду дивились люди: «Совсем переменился человек: цену дает полную, весы держит правильные. Прямо святым стать хочет?»

В Туруханске Ландур повернул обратно к Бреховским островам. На первой же рыбалке выкинули с парохода длинный буксир, и — что ни рыбалка, чалятся к пароходу лодки. Скоро стало им тесно, тогда выкинули другой буксир, подлиннее. Все, кто работал на Феоктистова, ушли к Бреховским промышлять на Ландура.

Игарка остался дома: Нельма все никак не могла оправиться после родов. Мальчишка сильно измучил ее во время родов, а теперь выпивал и последние силы. Побледнела Нельма, как льдинка, обозначились у нее все косточки, суставы, жилки, вокруг глаз легли черные тучи. Случится выйти на волю за водой, за дровами, а там ветер, — и качнется Нельма, как талинка; наклонится развести очаг — и помутнеет все кругом.

Под порогом, недалеко от ширяевского дома, чинился феоктистовский пароход, разбитый Павлом. Мариша только ночевала в доме, а то все за рекой, в лесу; как утро, берет туес, в него кусок хлеба, щепоть соли, огурец, под мышку шитье, вышиванье и уходит, чтобы не слышать, как ухает под молотами дырявый пароходный трюм, не видеть Павла.

В тот день, ничего еще не зная, по одному крику пароходной сирены, Мариша поняла, что новое горе навалилось на Ширяевых. Как крылатая, мчалась она к порогу, позабыв, что Павел — хапуга, себялюбец, выжил Егора, помнила одно: попал в беду брат, Ширяев… Когда прибежала, пароход стоял уже у берега, на каменистой отмели, сирена молчала, матросы стаскивали в воду лодки, торопились спасать груз, по реке расплывались зеленоватые круги конопляного масла.

Павел сидел на камне, пытался завернуть цигарку, но бумага рвалась под пальцами, махорка сыпалась на колени, липла к мокрому бушлату. Мариша кинулась к Павлу, он отстранил ее плечом.

— Ты чего?!

— Я, — Мариша осеклась, ей показалось, что по толстым красным губам брата пропорхнула довольная ухмылка.

— Ты, ты!.. — И опять та же ухмылка, когда прибежала Степановна, начала голосить и рвать на себе волосы.

На место крушения приезжала следственная комиссия: седоусые лоцманы и капитаны, ученые чиновники. Они осмотрели разбитую посудину, допросили Павла, братьев, старого лоцмана, постояли над порогом, покачали головами, — удивительно, как только управляются Ширяевы с этой дикой силой! — и оправдали Павла. А Мариша все не могла позабыть его ухмылку.

Однажды по вечерней заре Ширяевы заметили знакомый пароход. Удивились, какая нужна выгнала Талдыкина с низов вместо октября в августе?

Ландур сошел на берег, и загадка объяснилась: на севере выдалось на редкость богатое лето, и было немыслимо всю добычу перевезти одним рейсом.

— Значит, того, лето на лето не падает? — спросил старый лоцман.

— Как еще не падает-то, прямо диво. Нынче не то что два, можно три парохода нагрузить.

— Вот оно как… А у нас горе.