Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Мария Петровна. А чего спрашивать-то. Сама вижу. Поругались.

Марков. Разве слышно было?

Мария Петровна. А вы что думаете? Ругаются – это только когда слышно? Когда не слышно – это еще хуже! Когда тихими голосами друг другу разные выражения говорят: он ей то, она ему это… Это самое и есть!

Марков. Что – это самое?

Мария Петровна(кивнув на раскрытый чемодан). А вот это самое. Вы что думаете, я еще год назад своим заказчицам говорила: тихие у меня соседи, а чувствую – ругаются. (Нагибается, подбирает с полу лепестки цветов, кладет на стол.) Я, если хотите знать, все это год назад чувствовала.

Марков. Неужели? А я вот, представьте себе, не чувствовал.

Мария Петровна(вдохновленная тем, что Марков поддержал с ней разговор). Если хотите знать…

Марков(спокойно). Не хочу я знать, Марья Петровна.

Мария Петровна. И напрасно! Когда вас обоих с утра нет – кто дверь-то открывает? Я эти корзины из цветочного магазина сосчитать могу…

Марков(взглянув на часы, встает). Извините, Марья Петровна, мне недосуг.

Мария Петровна(тоже вставая). Э-эх! Алексей Степанович! Все у вас недосуг. Ни с женой, ни с людьми поговорить не умеете. Вот и выходит… (Идет к дверям.)

Марков(когда она уже в дверях). Марья Петровна, забыли!

Мария Петровна. Что забыла?

Марков. Утюг забыли. Вы же за утюгом пришли? (Идет к шкафу, открывает дверцу, достает утюг, отдает Марии Петровне.) Пожалуйста.

Мария Петровна(сердито). Спасибо. (Выходит.)

Марков(оставшись один. Смотрит на Катин открытый чемодан, захлопывает крышку. Задумчиво). Да-а… (На секунду выходит в коридор. Возвращается со свертком. Развертывает его. В свертке обмундирование. Смотрит на часы. На них четыре.) Итак, у нас с тобой, Алексей Степанович, еще целый час на сборы.

Вынимает из карманов кисет, спички, трубку, документы и горкой складывает все это на столе. Потом неторопливо снимает пиджак.

Картина вторая

Та же комната. На стенных часах пять часов. Марков в форме военного инженера укладывает свой чемодан. Голубь ходит по комнате.

Голубь. Машину вызвал?

Марков. Да, сейчас будет.

Голубь. Когда поезд отходит?

Марков. В семнадцать сорок.

Голубь. Значит, ушла, и все? Да?

Марков. Да.

Голубь. Почему не сказал ей, куда едешь?

Марков. Зачем? Чтобы осталась из благородных побуждений?

Голубь. А что, не хотел, чтобы осталась?

Марков. Хотел? Мало сказать – хотел! Но я хотел, чтобы вот просто так, взяла и осталась. А из благородных побуждений – нет, не хочу.

Голубь. Мало любишь ее. Вот что я тебе скажу!

Марков. Мало? Ну, что ж, пусть мало. Если б мало – так, наверно б, не ушла. Сказал бы, что еду, уговорил бы, умолил, мне б тогда все равно было, что с ней, как она – только бы осталась.

Голубь. Ну и хорошо, и пусть бы осталась.

Марков. Не хочу. Раз не любит – пусть уходит. Давно хотела уйти, но не решалась. А я ей сегодня помог. Только и всего.

Голубь. Не любит, не любит, заладил свое! А откуда ты знаешь, что не любит?

Марков. Знаю. Сама сказала.

Голубь. А ты: раз-два, и готово – поверил! Неверно все это!

Марков. А если ее последний год со мной ничего, кроме любви, не связывало, а любовь, как выяснилось, прошла? Как прикажешь быть? Если она другого полюбила, что ж ей со мной, с нелюбимым, жить? Это, что ли, верно?

Голубь. Это ты-то нелюбимый? Был, был любимый и вдруг стал нелюбимый?

Марков. А что, не бывает?

Голубь. Бывает. Не сумел удержать! Дурак!

Марков. Возможно. Умным в таких случаях редко кто оказывается. Честным остаться – и то хорошо. А насчет того, чтобы удерживать, – в любовь на канатах – не верю! И если не хочешь со мной ссориться, то мы закончили этот разговор. Ты купил табаку?

Голубь. Вот он.

Марков, взяв из рук Голубя пачку табаку, укладывает ее в чемодан. Звонок. Голубь выходит в коридор и возвращается с Вагановым.

Я же вам доложил, что ее здесь нету.