Над сундучком стоит Матрена.В руках белеет письмецо,И слезы горечью соленойКропят распухшее лицо.Людмила робкими глазамиСкользит по полкам и стене:Вон над кроватью в узкой рамеСолдат плечистый в вышине…Пойти за дядей? Он поможет.Неслышно затворилась дверь.Шипит плита. На жарком ложеВорчит котел, как добрый зверь.Запели шпоры у порога.Матрена замерла и ждет.«Письмо? От брата? Ранен в ногу…Поставь свечу, что не в живот!..Ведь он псковской, и фронт их рядом,Отправят в Псков, — ты погоди.И лазарет сейчас за садом,—Хоть каждый день к нему ходи…Не плачь. Все это в нашей силе:Сейчас пойду за справкой в штаб».Ушел и погрозил Людмиле:«Ох, не люблю плаксивых баб!»21Синеет сумрак над Великой.Из окон даль — тусклей свинца.Над водяной равниной дикойВспухают волны без конца.Обоз плетется за обозом.Солдаты давят брюхом кладь,И рыхлый снег, сгрудясь с навозом,Желтит накатанную гладь.Вдали судов понтонных костиКачают мокрый темный мост…Не отрываясь, дядя КостяВсе смотрит на обозный хвост…Прошел. За ним, склонившись к крупу,На доски въехал ездовой.На передках, тулуп к тулупу,Трясется дремлющий конвой.Над дальним берегом из штабаПлывет бессонный желтый луч,И месяц трепетно и слабоСкользит по хлябям из-за туч.По саду ветер леденящийПронесся воющей волной.«Остынет чай!» — Призыв звенящийПоет, как арфа, за спиной.22Храпит усталая Матрена,Белея в воздухе пятой.На лавке кот сидит бессонныйПеред холодною плитой.Скрипят стропила, стонет крыша,Гудят протяжно провода,Шипит сугроб в балконной нише,На стеклах мерзлая слюда.Деревья прядают и гнутся,Кусты, как руки мертвецов,Вздымают пальцы и трясутся,А снег летит со всех концов…Как будто стаей бесноватойВся нежить рек, лесов, полейВорвалась с вьюгою косматойВ затишье снеговых аллей…Тревожны голоса глухие.Дымится небо. Ветер лют.Летят, ведут хмельного Вия,Прильнули к стеклам и ревут…Но в доме тихо. Демон снежныйПоет-гудит над гранью крыш,—В ответ пьянино звякнет нежно,Да крякнет пол — и снова тишь…23