Том 2. Губернские очерки

Забиякин. Оно, коли хотите, меньше и нельзя. Положим, хоть и Шифель: человек он достойный, угнетенный семейством — ну, ему хоть три тысячи; ну, две тысячи… (Продолжает шептаться, причем считает на пальцах; по временам раздаются слова: тысяча… тысяча… тысяча.)

Белугин. Эва, брат Егор Иваныч, сколь много нынче тысяч-то развелось!

Скопищев (вздыхая). Нам, брат, с тобою не дадут!

Белугин. Ин и впрямь торговлю бросать да и в чиновники идти… оказия!

Налетов (Хоробиткиной). А скажите, пожалуйста: по вашему мнению, какое чувство выше: любовь или дружба?

Хоробиткина. А вам какое до этого дело-с?

Налетов. Да так; хотелось бы узнать, к которому из двух чувств вы склоннее?

Хоробиткина. Как же возможно сравнить-с?

Налетов. То есть, что же выше-то?

Хоробиткина. Уж разумеется, дружба-с.

Налетов. Почему же вы так полагаете?

Хоробиткина. Потому, что любовь, известно, одни пустяки-с, так, мечтанье-с.

Налетов. А мне, напротив, кажется, что дружба мечтанье, а любовь существенное.

Хоробиткина. Ах, нет-с! (Напыщенно и впадая в фистулу.) Влюбленный мужчина — это пожар-с, друг — это… это друг-с, одно слово! Влюбленный человек ни на какие жертвы не способен, а друг — совсем напротив-с.

Налетов. Нет, как хотите, а любовь все-таки слаще. Конечно, дружба имеет достоинства — этого отнять нельзя! но любовь… ах, это божественное чувство! (Хочет обнять ее, но она выскользает.)

Белугин. Ишь ты!

Семен Малявка (стоявший до сих пор смирно, вдруг начинает суетиться, махает руками и обращается скороговоркою к Долгому). Смотри, Пятруха, смотри! ишь ты! барышня-то! барышня-то! ах ты, господи!

Но Долгий хранит суровое молчание, а Сыч моргает глазами.

Живновский. Это, что называется, пришпорил.

Хоробиткина (обижаясь). Какой вы, однако ж, дерзкий, граф! (К Малявке.) Ну, а ты, мужик, чему обрадовался?

Налетов. Ну, полноте, я это так, в порыве чувств… никак не могу совладеть с собою! Коли женщина мне нравится, я весь тут… не обижайтесь, пожалуйста, будемте говорить, как друзья… Мы ведь друзья? а?

Хоробиткина (тяжело дыша от волнения). Право, граф, я не знаю, как вам отвечать на ваши слова!.. Я бы желала знать, что́ они означают?

Налетов (тихо). Вы где живете, душенька?

Хоробиткина (так же и кобенясь). Я живу с мужем у Федосьи Петровны… вдова такая есть…

Налетов. Слушаю-с. (Громко.) Ну, а как полагаете, кто может сильнее чувствовать: мужчина или женщина?

Хоробиткина. Как же можно сравнить? разумеется, женщина-с!

Налетов. Почему же вы так думаете?

Хоробиткина. Потому что женщина все эти чувства бессравнительнее понимать может… ну, опять и то, что женщина, можно сказать, живет для одной любви, и кажется, нет еще той приятности, которою не пожертвовала бы женщина, которая очень сильно влюблена. (Смотрит томно на Налетов а.)

Живновский. Да бабеночка-то, батюшка, хоть куда! Ишь какие турусы подпускает! Облупит она его! Шифель облупит, и она тоже маху не даст — легок выедет молодец! За дверью слышится шум. Шш… кажется, сам идет…

Становится в позицию; Шумилова сморкается; Забиякин закладывает одну руку за пуговицы венгерки, а в другой держит прошение, стараясь принять вид сколь можно любезный и развязный; Пафнутьев вздрагивает и подается всем корпусом вперед; Хоробиткина встает и поправляет на груди выбившийся из-под платья шнурок; купцы и пейзане переминаются и вздыхают; один Налетов, развалившись, сидит на стуле. Картина. Однако тревога оказывается фальшивою, потому что, вместо князя Чебылкина, в дверях появляется Леонид Сергеич Разбитной.

Сцена V

Те же и Разбитной.

Разбитной (останавливаясь в дверях). Кто меня здесь спрашивал?

Налетов (поспешно вставая). Ah! vous voilà, enfin, cher Леонид Сергеич! charmé! charmé![63]

Разбитной (подавая ему руку). Так это вы меня спрашивали, мсьё Налетов? А мне этот болван дежурный назвал какого-то Пролетаева! Mille pardons[64], что заставил вас дожидаться… А я был занят… у нас, знаете, князь — пренеутомимый старикашка! все чтобы у него горело, загонял совсем!

Живновский (выступая вперед). Губерния точно что, можно сказать, обширная — это не то что какое-нибудь немецкое княжество, где плюнул, так уж в другом царстве ногой растереть придется! Нет, тут надо-таки кой-что подумать. (Вертит пальцем по лбу.)