Том 2 Иван Иванович

Тоска по человеческому теплу удесятерила тоску по Ольге. Тавров вспомнил, как однажды на пароходе они играли в шахматы. Она уронила под стол пешку. Он вскочил, быстро нагнулся — поднять, но круглая фигурка откатилась дальше, и, потянувшись за ней, он на одно мгновенье прислонился щекой к теплому под платьем колену Ольги. Это воспоминание пронизало его теперь нестерпимой болью — он чуть не закричал.

Когда Тавров находился до изнеможения, то решил идти по течению ключа, прямо по мелкой воде, там, где берега заросли непролазной чащей. Так можно скорее добраться до Каменушки или далее до Чажмы.

Перебираясь через завал бурелома к берегу, он поскользнулся, упал и долго, не шевелясь, лежал на мокрых круглых корягах.

— Что же я лежу?.. Нашел время! — спохватился он наконец, хотел подняться, но острая боль подкатила к сердцу так, что у него потемнело в глазах.

«Кажется, я сломал ногу! — подумал Тавров, когда, очнувшись, попытался разобраться в своих ощущениях. — Только того мне и недоставало! Неужели я подохну в этой чащобе, как подстреленный волк! Тут меня никто не найдет… Рядом пройдут и не увидят!»

Если бы его спросили, то он не смог бы объяснить, как выбрался на открытую поляну. Все происходило словно в бреду. Но он выбрался, выполз, даже выволок ружье и теперь находился на открытом месте, видном с горного склона, над которым по-прежнему висел туман. Больше он ничего не мог сделать: лежал, ждал, забывался и снова открывал глаза, глядя в безнадежную черноту ночного неба, ощущая, как мелкий дождь, перемешанный со снегом, падал на него и холодил губы, пересыхающие в лихорадке.

В один из таких просветов кто-то в больших очках глянул на него враждебно и настороженно. Тавров шевельнулся и с удивительной отчетливостью увидел в сумерках большого зверя, уходившего неуклюжей походкой. Это была росомаха. Мало приятного, если она вздумает прийти снова. Тавров сделал невероятное усилие, перевернулся на бок, потом на живот и выстрелил вслед зверю, исчезавшему в тумане…

42

— Я должна увидеть его! — сказала Ольга Паве Романовне, которая примчалась к ней, узнав, что эвен-охотник привез Таврова, найденного им в тайге, километрах за пятьдесят от Каменушки. У Бориса была сломана нога, и его доставили на носилках в очень тяжелом состоянии.

— Человек-то какой хороший! Неужели умрет! — говорила Ольга со слезами в голосе.

— Почему умрет? С чего вы взяли? — возразила Пава Романовна, успевшая собрать дополнительные сведения. — Теперь он в безопасности под крылышком Ивана Ивановича. Но навещать его сейчас не надо, клянусь честью! Во-первых, он без сознания, простудился, и температура у него до сорока градусов. Ведь на другой день после нашей прогулки в горах выпал снег… Во-вторых, вы зря скомпрометируете себя: могут подумать бог знает что! Вот сделают ему операцию… А как же! — отвечая на испуганный взгляд Ольги, воскликнула Пава Романовна. — У него перелом ноги ниже колена, но Гусев утверждает, что это легко поправимо. Понимаете: даже Гусев уверен в благополучном исходе! Пусть Борис Андреевич придет в нормальное состояние, а потом вы навестите его вместе со мной. И все будет выглядеть вполне благопристойно.

— Вам лучше? — Варвара отставила на столик стакан с водой и поправила подушку под головой Таврова. — Намочили наволочку! — заметила она и, взяв полотенце, вытерла ему крепкий, давно не бритый подбородок и гладкую шею. — Вы теперь маленький: кормили вас эти дни с ложечки, — весело шутила девушка, присаживаясь на табурет и складывая на коленях руки, не терпящие безделья.

— Мне лучше. А нога болит. — Тавров покосил на Варвару еще мутным взглядом. — Как вы думаете, срастется она?

— Обязательно! Хорошо, что у вас был закрытый перелом, а мы сделали все возможное. Иван Иванович говорит: вы даже хромать не будете.

— Правда?

— Честное слово. Вы не думайте о плохом: у вас сильная натура, поправитесь быстро. Здесь мальчик один есть, Юра. Наш якут. Он тяжело болел, такую операцию серьезную перенес, а потом упал с койки и тоже сломал ногу. Я заплакала, когда узнала. Зачем ребенку столько страданий? Оказывается, другой мальчик, постарше, подзадорил его подняться без разрешения, даже помог встать, пока нянечки не было в палате, и оба упали. А сам он никак не признавался, боялся, что приятелю попадет.

— Молодец! — сказала Тавров, слабо усмехаясь.

— Вовсе не молодец, — серьезно и горячо возразила Варвара. — Ребенок должен говорить правду.

— А взрослые?

Варвара неожиданно покраснела, но сказала убежденно:

— И взрослые тоже.

— Ну, а если это невозможно? Вы сами еще ребенок, Варенька! Человек должен жить по правде, а говорить ее другим в глаза не всегда нужно, а иногда и жестоко. Я имею в виду маленькую житейскую правду.