Том 2. Литературно-критические статьи и художественные произведения

На этой последней части острова образ жизни был совсем необыкновенный. Земля была общая, труды совместные, деньги без обращения, роскошь неизвестна, а между тем вся образованность древней и новой Греции хранилась между жителями во всей глубине своей особенности, неизвестной Западу и забытой на Востоке. В их занятиях работа телесная сменялась умственной деятельностью. В собраниях правдивость, доброжелательство и стремление к возвышенным наслаждениям духа. В семейном кругу глубокий мир и чистота. В воспитании детей развитие душевных сил без насильственных напряжений, ненависть к притворству и презрение к нелюбовному чувству соперничества. Высоко ценили они всякое достоинство, всякую способность, но для детей своих, скорее, бы предпочли их совершенное отсутствие, чем, при некотором достоинстве, еще больше лукавое его выказывание. И они росли весело, юноши крепли духом и телом, девы стыдливые, глубоко любящие и во всей прелести неизнеженного здоровья и греческой красоты.

Нередко, однако же, получали островитяне известия об остальном мире и часто туда, где нужна была помощь, тайно посылали деньги из своих сокровищ, им не нужных и только хранимых для добрых дел и некоторых далеких предположений. Не тревожила их наружная мишура европейской образованности, ни газетные знаменитости, ни чужедворные сплетни; но, морем отделенные от мира, любовью к человечеству с ним соединенные, всегда с любопытством сердечного участия следили они за судьбами просвещения и народов и с трепетом ожидали, не воскреснет ли Греция и не блеснет ли где-нибудь луч надежды к избавлению христианства.

Так было на неизвестном острове, посреди невежественных земель, угнетенных варварами. Между тем в просвещенной стране человечества, в образованной Европе, все, казалось, идет своим установленным, твердым порядком. Люди живут как обыкновенно, один не заботясь о другом, каждый думает, считает, страдает и утешается за себя. Те немногие, на которых лежит бремя общей заботы, также следуют обыкновенным правилам: в прошедшем ищут уроков для будущего, судят о завтра по вчера, смотря на заходящее солнце, рассчитывают о грядущем утре. И в самом деле расчеты их верны: по известным законам известные силы играют и равновесятся, как играет в парусах постоянный и попутный ветер.

Но вдруг на Западе переломился порядок: взволновался народ, разыгрались страсти, рухнул престол, полилась кровь, падает церковь, законы ломаются, все устройство вещей ниспровергнуто, новое устройство возникает и снова рушится, уставы сменяются другими, все зыблется, все падает, все подымается и снова падает; топор работает день и ночь, кровь льется реками, народ пляшет, страсти не знают границ, крики восторга мешаются с криком отчаяния, с громом пушек и барабанов, с отзывом славы и побед, воплями кровожадного зверства, с глубокими воздыханиями глубокой любви к человечеству, с хохотом распутства и самозабвения.

Вся Европа дрожит от волнующегося народа, все царства соединились против него войной и не могут одолеть его напряженных сил. Что-то будет с просвещенным человечеством?

На уединенном острове слух о переворотах европейских особенно занимал одного из потомков древних греческих императоров, фанариота Палеолога, прежде служившего драгоманом при Порте и оттого более других опытного в делах Запада. Но эти известия нисколько не изменяли его мирных занятий и стройной, деятельной жизни, разделенной между их дружеским обществом и его небольшою семьей, которую составляли его молодая жена, маленький сын и маленькая девочка, у них воспитывавшаяся.

Олимпиада Палеолог была одною из тех жен, любимых Небом, которые видимо приводят благословение Божие на душу ими любимого. Чистая правильная красота была только светлой тенью светлого, внутреннего существа ее. Со всей теплотой полного, не засыпающего сердца разделяла она с мужем определенные заботы дня, и произвольные мысли отдыха, и далекие надежды будущего, и едва заметные сердечные думы — и все в его жизни, в сердце и в мыслях получало новый заманчивый вид от ее гармонического прикосновения. Неистощимая глубина их душевного согласия могла только сравниться с глубокою синевою теплого неба над их тихим островом.

Общими силами, общими радостными заботами занимались они воспитанием своего маленького Александра — и это чувство занимало в их сердце то же отдельное место, на котором лежала и мысль о будущем избавлении их народа.

Девочка, которая у них воспитывалась, была дочь фанариота Наттарры, искреннего друга Палеолога, погибшего в Константинополе насильственной смертью вместе со всем своим семейством. Маленькая Елена, спасенная человеколюбием варваров в маленькой колыбели, забрызганной кровью ее родных, тайно перенесена была в другой город к одной бедной христианке. Скоро потом какой-то монах, зная прежнюю связь ее отца с Палеологом, в одну темную ночь поставил люльку в узкую лодочку и с тихой молитвой над прекрасным младенцем по спокойному морю между мелью и камнями привез ее, спящую, на остров Святого Георгия.