Том 2. Лорд Тилбери и другие

— Да?

— Да-с! Взял и помер. Слабое, видите ли, сердце. Осталось заверенное письмо, что я, это, подарил ему счастье, он с детства так не веселился. Вроде излечил его от хандры. Ему все осточертело, прям обрыдло — богатство, богачи, миллионеры там всякие. Скучал и тосковал, пока я не появился. Висел, понимаешь, у него на хвосте. Тут не захочешь, а побегаешь.

— Как лисицы. Бак говорит, погоня доставляет им больше удовольствия, чем охотникам.

— Вот, вот! Хороший был человек, — почтительно произнес Булпит, как бы возлагая венок на могилу миллионера. — Стыд и позор, что не довелось познакомиться.

Они помолчали. Леди Эббот поглядывала на Холл, словно прикидывая утомительное расстояние, какое ей предстоит покрыть.

— Что ж, до свидания, — легонько вздохнула она. — Приятно тебя повидать.

— А тебя-то!

— Удобно на этом пароходе?

— А то! Как жучку на коврике.

— Где ты ешь?

— В гостинице.

— Бак вроде не велел тебя обслуживать?

— Куда им деваться? — со скромным триумфом отозвался Булпит. — Не обслужат — потеряют лицензию. Твой лорд может заставить, чтоб меня турнули, но когда доходит дело до еды или там напитков, я — клиент, у них нет выбора. Закон!

— Ясно. До свидания, Сэм.

— До свидания, сестричка.

И, добавив любезный совет смотреть повнимательнее, чтобы не всучили фальшивую монетку, Булпит стал глядеть, как сестра, подозвав Джеймса и Джона, величественно тронулась в обратный путь.

А в Уолсингфорд Холле сэр Бакстон утюжил подъездную дорожку в компании нового друга.

Заскорузлое безразличие природы к горестям человеческим стало такой расхожей банальностью, что даже самые захудалые поэты, и те стыдятся плакаться на это в стихах. Литературные круги давно уже приняли как данность, что нашу минуту скорби природа непременно выбирает для широчайшей своей улыбки. Правило это действовало и сейчас. На сердце сэра Бакстона лежал камень, но небеса не проливали слез сочувствия; Уолсингфорд Холл купался в золотистых лучах.

Расхаживал сэр Бакстон энергичными короткими шажками, Джо с трудом приноравливался к нему. Баронет побеседовал с Чиннери, и тот такого понарассказывал, что волнение достигло предела. На тему «Сэм Булпит» этот многажды женатый мужчина мог разглагольствовать бесконечно. Американец набросал портрет истинного гения, против которого тщетно и затевать борьбу, иллюстрируя свои доводы подходящими случаями, которые сэр Бакстон и пересказывал Джо.

— А еще был такой Джоркинс, — нагонял он страху, переходя на припрыжку, подскоки и рысцу. — Тоже пытался его обхитрить. Уйдет через заднюю дверь, пересечет проулок, спустится в подвал напротив, выберется на крышу, доберется до конца улицы и только там выйдет вниз через крайний дом. Казалось бы, безопасность обеспечена…

Джо предугадывал, что это всего лишь акт первый.

— Но! — возопил сэр Бакстон. — Но, разнюхав про его уловки, Булпит подходит к полисмену и говорит: «Начальник, тут какой-то дядя выскальзывает в заднюю дверь, пересекает проулок, спускается в подвал напротив…» Ну, и так далее. Полисмен устроил во дворе засаду…

— Увидел, как этот тип выскальзывает в заднюю дверь, пересекает проулок, спускается…

— Именно. И в конце маршрута хвать его за шиворот! «Что такое?» — «Да ничего. Это я на пари. Я почтенный домовладелец, моя фамилия Джоркинс…» — «Да? — выскакивает Булпит. — Тогда это для вас!» И вклеивает ему повестку. Ну, как вам?

— Сущий дьявол.

— И мерзавец.

— Табби надо избегать задней двери.

— Булпит и в парадную проникнет!

— Какой многогранный! — заметил Джо.

— А вот еще. Приходит он с бутылкой шампанского. Дворецкий посчитал, что шампанскому всякий обрадуется, ничего не заподозрил и впустил его. Ну, а он всучил повестку.

— К счастью, мы в деревне. Здесь удивятся, если кто-то будет бегать по домам с шампанским.

— Верно. Да, это — закавыка. Но, дорогой мой, изобретательности его нет предела. Чиннери рассказывал, для того чтобы вклеить повестку человеку, отдыхавшему у моря, Булпит надел купальный костюм и заплыл на частный пляж.

— Сюда ему вплавь не подобраться!

— Верно, верно. А все-таки боюсь я его. Вы, часом, не знаете, какие у нас законы на этот счет?

— Не знаю. Думаю, что дурацкие.

— Чиннери говорит, исполнителю запрещается проникать в дом силой, но он имеет право войти в открытую дверь или влезть в открытое окно. Если такой закон действует у нас, проблема — жуткая. В такую погоду нельзя держать окна закрытыми. И еще, вы говорили с братом?

— Да.

— Как вам его позиция?

— Да мелет глупости — ну и пускай меня тащат в суд, плевать я хотел!

— Именно! Когда я с ним утром беседовал, он уперся. Прямо напрашивается на судебное разбирательство. Спятил, что ли?

— Видите ли, оскорбленной стороной Табби считает себя. Он заподозрил, что мисс Виттекер обманывала его, принимала подарки от соперника. Когда я с ним разговаривал, он рвал и метал. Пусть, говорит, это вытащат на яркий свет и мир нас рассудит! Ему только того и хочется.

— Тогда зачем бороться?