Читаем Том 2. Лорд Тилбери и другие полностью

— Я решил, что смогу помочь вам с чемоданами.

— Спасибо, я сам. У меня книги, с которыми я предпочитаю не расставаться. Встретимся на платформе. Там Гораций.

Перспектива посудачить с Горацием не очень вдохновила Билла, но мистер Параден уже поймал проходящего носильщика и указывал на чемоданы с видом коллекционера, демонстрирующего собрату коллекцию драгоценных камней. Он явно торопился избавиться от племянника.

— Иди, поговори с ним, — сказал он. — Вот этот большой, тот маленький, и еще пять. (Это уже носильщику). — Кстати, встретишь кое-кого знакомого. По крайней мере она говорит, что вы виделись.

— Она?

— Да. Фелисия Шеридан. Племянница Синклера Хэммонда, у которого я останавливаюсь.

Вокзал Ватерлоо всегда бурлит, но при этих словах Биллу показалось, что все вокруг зашипело и запенилось. Путешественники, их друзья и знакомые, носильщики, газетчики, начальник вокзала, мальчишка, упорно пытавшийся всучить ему апельсины и шоколадки, — все замелькало в дикой сарабанде. Прочная платформа качнулась. Свисток паровоза прозвучал ликующим воплем.

— Флик! — выдохнул он. — Флик здесь?!

Мистер Параден не ответил. Вместе с носильщиком он оказался в центре водоворота и теперь гнался за своими чемоданами, как терьер — за кроликом. Билл, которому хотелось задать несколько вопросов, с уважением отнесся к его занятию и, набрав в грудь воздуха, напролом ринулся по перрону, словно по футбольному полю. Возмущенное человечество рассеивалось на его пути. Возбудив в ближних больше негодования, чем судья на школьном чемпионате, он оказался на сравнительно открытом месте. И здесь, за руку с несносным Горацием, стояла Флик.

2

Из всех, кто при встрече с Горацием желал ему провалиться сквозь землю, никто не чувствовал этого сильнее, чем Билл. Даже мистер Шерман Бастабл в минуты наибольшего отвращения не находил своего питомца настолько невыносимым. Раздражало уже само его присутствие, но еще хуже была стервозная улыбка на веснушчатом лице. От такой ухмылки всякое нежное чувство должно испуганно съежиться. На мгновение Билл ощутил себя побежденным. Гораций врос в перрон. «Попробуйте меня согнать! — говорил его вид. — Скорее вам удастся сдвинуть платформу». Билл совсем было растерялся, но тут пришло озарение. Редкий мальчик откажется перехватить чего-нибудь вкусненького. С какой стати Гораций окажется исключением?

— Привет, Гораций, — сказал он. — Что-то ты совсем осунулся. На, возьми. Буфет — вон там.

Желудок Горация обладал свойством, которое обычно приписывают лестнице Фортуны, — наверху всегда оставалось место. Без единого слова (поскольку короткое сопение, призванное, вероятно, выразить благодарность, словом не назовешь) он выхватил у Билла монетку и был таков. Билл повернулся к Флик, которая во все время деловой беседы смотрела на него круглыми от изумления глазами.

— Флик! — сказал Билл.

— Билл! — сказала Флик.

— Я люблю тебя, — сказан Билл. — Я люблю тебя, я…

— Апельсины и шоколадки, — раздался бесстрастный голос у его плеча, — апельсины, бутерброды, шоколадки…

Билл обернулся, помышляя об убийстве. Мало того, что его отвлекли в такую минуту — да за это одно можно огреть дубиной по голове! Несколько минут назад он раз и навсегда выразил свое отношение к шоколадкам. Вопрос был самый простой, чтоб уладить его, сторонам требовалось лишь немного разума и минимум доброй воли. Мальчик считал, что Биллу нужны апельсины и шоколадки. Билл полагал иначе, что и высказал вполне внятно. Теперь же оказалось, что они перекрикивались через бездну непонимания.

— Не надо мне апельсинов, — прохрипел Билл.

— Шоколадки? — предложил мальчик. — Для дамы?

— Дама не хочет шоколада…

— Бутербродик?

— Нет.

— Булочки, конфеты, шоколадки, трубочки с орехами, апельсины, яблоки, пирожки, бананы! — нежно пропел мальчик. У него был чистый, мелодичный голос, он выводил трели, словно дрозд в мае. Для шлягера не хватало только музыки Джерома Керна.[16]

Билл схватил Флик за руку и потащил по платформе. Считается, что влюбленные не видят и не слышат ничего, но Билл, хоть и сгорал от страсти, не сумел достичь подобного состояния. Вокзал казался ему исключительно перенаселенным. Непонятно, откуда столько народа? Можно подумать, не только все лондонцы, но и все жители Британских островов сговорились с американскими гостями, чтоб не дать ему поговорить с Флик.

— С тех пор как ты уехала, — продолжал он, останавливаясь за багажной тележкой, — я…

Багажная тележка внезапно ожила и въехала между ними, словно Джаггернаут.[17] Когда она миновала и Билл снова собрался заговорить, кто-то энергично постучал пальцем по era плечу.

— Извините, — произнес голос с сильным американским акцентом. — Не скажете, где здесь телеграф?

В трудную минуту все мы становимся стратегами. Билл схватил американца за руку и развернул на сто восемьдесят градусов.

— Сам не знаю, — отвечал он, — но вот тот мальчик вам объяснит. Видите, с апельсинами и шоколадками.

— Спасибо, сэр. Спасибо.

Перейти на страницу:

Все книги серии П. Г. Вудхауз. Собрание сочинений (Остожье)

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное