Том 2. Лорд Тилбури и другие

— Нет. А Томсона, Баттервота, Аленби, Джукса и Десборо-Смита?

— Нет, нет, нет, нет, нет. Теперь девицы. Мэрридью, Клергхорн, Фостер, Уэнтворт, Бейтс?

— Ни одну. Видимо, мы вращаемся в разных кругах. Где вы живете?

— Уолсингфорд Холл, в Беркшире.

— Ясно! Деревенская глушь. Где там возьмешь Фарадея или Томсона! А домик хоть симпатичный?

— Нет.

— Странно. Название красивое. В чем дело?

— В том, что мой двоюродный прапрадед отстроил его в викторианском стиле. Уродство — жуткое! Сейчас пытаемся продать.

— Правильно. Тогда вы переедете в Лондон. Познакомитесь с Фарадеем, Томсоном и тэ пэ.

— Дом такой страшный, что одна надежда на какого-нибудь астигматика.

— Есть кто-нибудь на примете?

— Да. Постучите по дереву! Одна американка, княгиня Дворничек. Ой, что с вами?

— Вот! — невнятно вскричал Джо, ибо в кулак, которым он долбанул по столу, вонзились зубцы вилки, и он его посасывал. — Я знал, стоит поболтать подольше, и непременно вынырнет… скажем так, общий знакомый.

— Вы знаете княгиню?

— Еще бы! Она моя мачеха.

— Не может быть!

— Очень даже может. У меня и справка имеется. Джин смотрела на него, раскрыв рот.

— Значит, вы — брат Табби? Тот самый Джо?

— Разумеется, я брат Табби. Конечно, я — Джо. Хотя, принимая во внимание мою славу, вернее бы сказать, он — мой брат. Подумать только, вы с ним знакомы! Ну, ну! Говорите!

— Что?

— Ах, как тесен мир!

— Да нет, просто совпадение. Как раз сегодня Табби мне о вас рассказывал.

. — Но брат я ему — далеко не только сегодня. Нет уж, увольте! Много дней, дождливых и солнечных, ясных и слякотных… — Джо резко прервал себя. — Вы не с ним случайно помолвлены?

— Нет, — суховато ответила Джин, вспомнив, что еще не простила Табби.

— Это хорошо! Не хотелось бы ломать счастье1 брата. Значит, рассказывал про меня… Достойнее темы ему не выбрать! А что он говорил?

— Что вы служите у Басби.

— Басби тоже так думал. Пришлось его просветить. Обидно, досадно, но — пришлось. А что еще?

— Что вы не очень ладили с мачехой.

— Мягко сказано. Подробности были?

— Сказал что… а, да!.. она вас выгнала.

— Значит, вот какая версия гуляет по клубам? Позвольте же сообщить, что из дома я ушел по собственной воле, своим ходом. Лучше я расскажу сначала, вы еще больше меня оцените. Как-то утром, ни с того ни с сего, она требует, чтоб я женился на денежной кубышке, которую я терпеть не мог. Я ответил — нет. Мы заспорили. Не буду передавать этот спор дословно, передам самую суть. Теперь запомните: пронзительный и злобный голос — это мачеха. Глубокий, мужественный, твердый — это я. «Ты на ней женишься, женишься, жени…»

— Она в самом деле так верещит?

— Так, и не иначе. Мерзейшая манера. Собрав волю в кулак, я ответил твердо и мужественно: «Есть вещи, не подвластные чужой воле. Вдобавок, я дожидаюсь юную Джинджер!»

— Джин!

— Хорошо. «Я жду юную Джин. Нечего сказать, коллизия! Она вот-вот появится, а я — женат». Мачеха сверлит меня взглядом через лорнет. «Это твое последнее слово?» Я закурил: «Да!» Веско так, со значением. «Ты осознаешь все последствия?» — «Да», — снова ответил я и покинул дом, презрев ее золото. Здорово, правда?

— Ничего особенного. Всякий бы так.

— Табби — ни за что! И Фарадей, и Томсон. А уж тем более Десборо Смит! Способен на это лишь человек высшей пробы. Неужели вы за него не выйдете?

— Нет, спасибо. К тому же, я вам не верю.

— Вообще-то вы правы, я все выдумал. А почему вы догадались?

— Табби рассказывал, что вы ушли, когда вам был двадцать один год. Даже она не станет женить такого младенца.

— Какой прозорливый ум! — восхитился Джо. — Глаза, волосы, зубы, а тут еще ум! Как говорится, все при ней. Что ж вы удивляетесь, что я выбрал именно вас на роль миссис Ванрингэм?

— А почему, по правде, вы ушли из дома? Джо стал серьезным и ответил не сразу: — Были причины.

— Какие?

— Поговорим о чем-нибудь другом. Джин поперхнулась и покраснела. Обычно мужчины из кожи вон лезли, выказывая ей всяческую почтительность. К унижениям она не привыкла.

— Что ж, — сказала она, — предложите две-три темы, которые вас не оскорбят.

Даже ей самой показалось, что это глуповато. Видимо, казалось так и Джо — строгость сбежала с его лица, рот опять растянулся в знакомую усмешку.

— Простите, — сказал он.

— Ничего, — отчужденно отозвалась Джин.

Сильнее всего ее уколола несправедливость. Нет, что ж это — сначала завлекли, а потом выставили дурой! Если мужчина, в сущности, заявляет: «Я — жизнерадостный идиот, давайте болтать всякую чушь, пока не надоест», — так его и воспринимаешь. Как не обидеться, если он, нарушая правила игры, чопорно изречет: «Мадам, вы забылись!»

— Кажется, я был резковат.

— Вы были грубы. Это хамство какое-то!

— Хорошо сказано. У вас — истинный дар слова.

— Я задала естественный…

— Знаю, знаю! И каюсь. Простите, вырвалось. Ваш вопрос оживил картины, которыми мне не хотелось бы любоваться, вот я и огрызнулся, как пес, которому отдавили больную лапу. Разумеется, я скажу, почему ушел из дома.

— Спасибо, незачем. Мне неинтересно.

— Еще как интересно! Не вставайте в позу.

— Простите.

— Ладно, оба виноваты. Джин поднялась.

— Мне пора!