Том 2. Машины и волки

– Я уж не говорю про житье, – голод зато и голод, недостача, Бог наслал!.. С народом-то что исделалось! – объясни, ты образованный. Ты смотри – Андрей меня – старуху, – матку! – по зубам шваркает чем ни попадя, ханжу бузует, девок портит… Я, правда, спуску не даю, – ну, а другие?.. А девки?.. – ни единой-разъединой целой нет, непорченой, – только и делов, что по авинам с парнями шмурыгать… Да что девки? – они малоумны, – бабы, мужики взбеленились, по третьему разу за зиму женятся, – и все дуром, и все дуром зато!.. Амман, сикуляция, денной грабеж… Царя отменили – так малоумный был. Ну, а Бога почто отменили? – Объясни, Христа-ради, ты образованный!..

Старуха ноги с печи свесила, сидела лохматая, страшная… А глаза – голодные – были еще в дорождестве Христовом, – лежать на скамье, следить за тараканом, ничего не думать – думать: – картошки бы!..

– Молчишь зато? – я тебе объясню. Ан-чи-христ пришел! Вот что! Ан-чи-христ! Конец свету.

…А поздно ночью ввалился в избу Андрей. Зашумел, свистнул.

– Вставай! Идем.

– Куда?

– Куда – куда? – в комуню зато!

Прошли оврагом – буераком Бирючим – около поблескивал ручей, а тумана не было, роса села холодная, посырел ситцевый костюмчик, небо было в клочьях деревьев, свисших вверху.

– Забирай по днищу. Хоша не караулють, а може стерегуть. Днесь одного убили, – се-таки, городского. Курить тоже нельзя… А Дунька Климанова – выходила, огулялись!.. Сичас придем.

Контрабандисты: если поймают – изобьют. Где и как тут в оврагах черт ногу сломал? – Посырел в росе костюмчик. Баня в коммуне стала к обрыву задом, – уперлись в баню. Деревья спутали расстояния, спятились, – небо вырвалось из деревьев огромным платом, в звездах и – где-то – с лиловой полоской рассвета. Усадьба стояла во мраке. Андрей знакомой тропинкой пошел ко крайнему оконцу бани, постучал в оконце, еще раз, еще.

Из избы вышел человек, Логин Меринов, секретарь коммуны «Крестьянин», не мужик, а коряга из пруда, с валенками на двух коряжинах снизу.

– Ты, Андрей?

– Я, браток, – выноси.

– А еще кто?

– Свои.

– Ну, сичас. Еще вечор все отвез, три мешка картошки, пуд пшена, масла чухонского полпуда. Гость-то московский?

– Нет, из города, рязанский. Получай манету, все верно, как говорили.

– Ну, знакомы будем. А желтых тыщев нету? У нас мужики очень желтые обожают. Когда надо, загляни, господин. Знакомы будем. Конешно, запрещают, но нам нас…

На обратном пути, в овраге, на своей стороне сели отдохнуть, закурили.

– Слышь, а слышь суды! Соломон Ливоныч, что я тебе хочу сказать… Я тебе по-товарищески, по своей цене, показал, где… Что я тебе скажу… Купи мне лисипед! – Купи мне, пожалуйста, лисипед. До страсти мне хочется. Купи, пожалуйста, а то с меня три шкуры сдерут в городу. Может, где по знакомству, – скажи, – за картошку, может, за масло… Уж очень до страсти мне хочется лисипед!.. Купи, пожалуйста…

А избы на деревне стояли по-ночному. Въелись в землю, вкопались, с картошкой, на картошке. Луна шла к западу, поблескивала мертво в соломе крыш. Глаза у человека – тысячами лет!

Леший прокричал в лесу: гу-ву-уз!..

…И каждую весну цветут на Расчисловых горах яблони и будут цвести, пока есть земля…

Раздел книги основной, учин во хребте

– Россия, влево!

– Россия, марш!

– Россия, рысью!

– Кааарррьером, Ррросссия!

Машина, из главы «О волчьей сыти»

…Тракт стар, зовут тракт Астраханским. В голубой дали верст – с тракта, с Расчисловых гор, со Щурова от лесниковой избы, где зимует Машуха-табунщица, – в голубой дали верст черный возникает заводской дым – Коломзавода, гомзы, стали и бетона, – и красные – страшные горят оттуда – ночами – в тумане – огни, чтоб пугать людей и филинов, и – волков…

(Смотри примечание на стр. 26 о возникновении Коломзавода, о песнях 6 земь и о голътепе…)