Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы

Александр и Бианка-Мария в раздумьи спускаются по лестнице. Почувствовав, что ее дергают за волосы, Бианка-Мария издает слабый, крик. Слепая, дрожа, вскакивает на ноги. Мертвый жаворонок падает с ее колен.

Александр!

Александр(стараясь улыбнуться). Ничего, ничего, Анна! Несколько волос Бианки-Марии запуталось в оправе моего кольца. Вам было больно?

Бианка-Мария. Ах, чуть-чуть!.. Она кладет цветы на ступеньку и снова старается привести в порядок свои волосы.

Александр. Простите! Я их не заметил…

Анна(с простым выражением в голосе, скрытно). Волосы у Бианки-Марии такие нежные! Ты это почувствовал, Александр? Я хотела бы всегда перебирать их своими пальцами, как пряха.

Она подходит к девушке и, ласкаясь, опирается на ее плечо.

Александр(пытаясь еще раз улыбнуться). О, я не смею коснуться их! Это ветер бросил их на меня. Моя кража неумышленная: несколько шелковых нитей для того, чтобы перевязать рассыпавшиеся страницы…

Он старается снять волосы, застрявшие в оправе кольца.

Но их не распутаешь. Какие узы умеет налагать случай!..

Бианка-Мария(вздрогнув). Слушайте! (Доносится новый крик.) Опять кричат!

Анна. Нашли что-нибудь великое…

Александр. Вы заметили, Бианка-Мария, как Леонард был озабочен и как он волновался сегодня утром? Казалось, что он оправился от ночной лихорадки… Может быть, «Царь Народов» являлся ему во сне, и он проснулся с каким-нибудь глубоким предчувствием. Вас не испугали его воспаленные глаза? Я не мог видеть его без боли. В полях я долго думал о нем. Я думал, что он захочет отправиться со мной: он послушал бы пение жаворонков и сорвал бы немного цветов своими пальцами, которые слишком долго не знают ничего, кроме камней и пыли. Ах, слишком долго он припадает к этой жесткой серой земле! Зачарованный гробницами, он забыл красоту небес. Я должен вырвать его, наконец, из власти этого недуга…

Бианка-Мария. Только вы один и можете это сделать. Вы знаете, какую власть вы над ним имеете?

Анна(глухим голосом). Он болен, он очень болен.

Бианка-Мария, вздрогнув, смотрит на нее, в испуге роняет связку цветов.

Александр. В известные мгновения у него действительно вид человека, пораженного какой-то болезнью. На этот раз земля, в которой он роется, заражает его: кажется, что из нее все еще должны подниматься испарения чудовищных злодеяний. Проклятие, тяготевшее над этими Атридами, так ужасно, что в пыли, которую они топтали, поистине должны сохраниться какие-то, все еще страшные, следы. И я понимаю, как Леонард, живущий самой сильной внутренней жизнью, поражен ими до исступления. Я боюсь, что мертвецы, которых он ищет и которых он не может найти, насильственно ожили в нем и дышат тем ужасным дыханием, которое вдохнул в них Эсхил — эти обагренные кровью исполины, как они представлялись ему в Орестиаде — гонимые огнем и мечом их судьбы. Ах, сколько ночей я видел его входящим в мою комнату и сидящим у моей постели, с книгой, которая лишала его сна! Сколько ночей мы бодрствовали вместе, громко читая эти великие стихи, изнурявшие его, как слишком могучие для нашего человеческого дыхания крики! Ежедневно, ежедневно, при соприкосновении с заклятой землей, он должен чувствовать, что его лихорадка увеличивается. Вся жизнь идей, которую он носил в себе, должна была принять в нем образы и очертания действительности. Я уверен, что с каждым ударом заступа он теперь должен вздрагивать, боясь в действительности увидеть лицо того или другого из Атридов, все еще сохранившееся лицо, с явными чертами пережитого насилия, жестокой резни…

Бианка-Мария. Слушайте! Слушайте!

Слышен новый крик, более протяжный. Взволнованная, нетерпеливая Бианка-Мария поднимается по лестнице и, освещенная солнцем, смотрит в сторону площади.

Они стоят на стене… один, два, три, четыре человека на стене… Они кричат, кричат от радости, они кричат мне, машут руками… Смотрите! Смотрите!