Том 2. Новая анатомия

Низ. Американец танцует дальше. Пританцовывает к репе и начинает её тянуть.

Музыка затихает до едва слышной.

Кулак( сверху): Что, силёнки не хватает?

Андр. Сем.: Не орите так, Селифан Митрофанович, они обидятся.

(Музыка громко играет At the long way to the).

Низ. Выплывает тётя Англия. На ногах броненосцы, в руках парашют. Пляшет в сторону репы. В это время Американец ходит вокруг репы и разглядывает её.

Кулак( сверху): Ето что за Галандия?

Андр. Сем.( обиженно): И вовсе не Галандия а Англия.

Кулак: Валяй тяни чтоб в Колхоз не попало!

Андр. Сем.: Тише ( озирается.) Не услышал бы кто.

(Музыка вовсю)

Низ. Выбегает Франция. — Ah! Ah! Ah!.. Voila! ёi! ёi! ёi! Voici! Ho! Ho! Ho!

Кулак( сверху): Вот тебе и вуалё!

Андр. Сем.: Селифан Митрофанович! Зачем же так! Это по ихнему неприлично. Вас за фулигана примуть. ( Кричит вниз) — Madame! C'est le кулак. Он с вами attande в одно место думает.

Франция: Ииих! ( взвизгивает и дрыгает ногой).

Андрей Семёнович посылает ей воздушный поцелуй. Всё гаснет и тухнет.

Фигура внизу( в темноте): Тьфу дьявол! Пробки перегорели!

Всё освещается. Фигуры нет. Америка, Англия и Франция тянут репу. Выходит Пильсудский — Польша. Музыка играет. Пильсудский танцует на середину. Музыка останавливается. Пильсудский тоже. Достает большой платок, сморкается в него и снова прячет. Музыка играет мазурку. Пильсудский кидается её танцевать. Останавливается около репы.

(Музыка играет едва слышно).

Кулак: Андрей Семёнович, валяй вниз. Они всё повыдергают.

Андр. Сем.: Обождите, Селифан Митрофанович. Пусть подергают. А как выдернут, обязательно упадут. А мы репу-то да в мешок! А им кукиш!

Кулак: А им кукиш!

Низ. Тянут репу. Кличут на подмогу Германию. Выходит немец. Танец немца. Он толстый. Становится на четверинки и неуклюже прыгает ногами на одном месте.

Музыка переходит на «Aсh mein lieber Augistin!» Немец пьёт пиво. Идёт к репе.

Кулак( сверху): Тэк-тэк-тэк! Валяй, Андрей Семёнович! В самый раз придём.

Андрей Сем.: И репу в мешок!

(Андр. Сем. берёт мешок, а кулак самовар и идут на лестницу. Ширмочка закрывается).

Низ. Выбегает католик. Танец католика. В конце танца появляется Кулак и Андрей Семёнович. У кулака под мышкой самовар. Ряд тянет репку.

Кулак: Валяй, валяй, валяй! Валяй, ребята! Тяни! Ты пониже хватай! А ты американца под локотки! А ты, долговязый, вон его за пузо придерживай! А теперь валяй! Тык тык тк тк тк.

(Ряд топчется на месте. Раздувается и сближается. Музыка играет всё громче. Ряд обегает вокруг репы и вдруг с грохотом падает).

Андр. Сем. хлопочет около люка с мешком. Но из люка вылезает огромный Красноармеец. Кулак и Андр. Сем. падают вверх тормашкой.

<1935–1938>

«У Колкова заболела рука и он пошёл в амбулаторию…»

У Колкова заболела рука и он пошёл в амбулаторию.

По дороге у него заболела и вторая рука. От боли Колков сел на панель и решил дальше никуда не идти. Прохожие проходили мимо Колкова и не обращали на него внимания. Только собака подошла к Колкову, понюхала его и, подняв заднюю лапу, прыснула Колкову в лицо собачьей гадостью. Как бешеный вскочил Колков и со всего маху ударил собаку ногой под живот. С жалобным визгом поползла собака по панели, волоча задние ноги. На Колкова накинулась какая-то дама и, когда Колков попытался оттолкнуть её, дама вцепилась ему в рукав и начала звать милиционера. Колков не мог больными руками освободиться от дамы и только старался плюнуть ей в лицо.

Это удалось ему сделать уже раза четыре и дама, зажмурив свои заплёванные глаза, визжала на всю улицу. Кругом уже собиралась толпа. Люди стояли, тупо глядели и порой выражали своё сочувствие Колкову.

— Так её! Так её! — говорил рослый мужик в коричневом пиджаке, ковыряя перед собой в воздухе кривыми пальцами с черными ногтями.

— Тоже ешшо барыня! — говорила толстогубая баба, завязывая под подбородком головной платок.

В это время Колков изловчился и пнул даму коленом под живот. Дама взвизгнула и, отскочив от Колкова, согнулась в три погибели от страшной боли.

— Здорово он её в передок! — сказал мужик с грязными ногтями.

А Колков, отделавшись от дамы, быстро зашагал прочь. Но вдруг, дойдя до Загородного проспекта, Колков остановился: он забыл, зачем он вышел из дома.