Том 2. Одиночество

Между тем обстановка становилась все более напряженной. В Уварове знают: кого-то ловят. Дойдет слух до Шибряя — смотаются братья в леса, что тянутся вдоль Вороны до Инжавина и Рамзы, и поминай, как звали.

Покалюхин на автомобиле помчался за отрядом: ради осторожности он оставил его в селе Перевозе, в двадцати верстах от Уварова. Через полтора часа он вернулся. Хозяйке под страхом смерти приказали молчать. На ее глазах люди преображались в худо одетых, обутых в лапти «плотников». Карабины прячут в мешки: со стороны посмотреть — в мешках пилы; револьверы под рубахами, в карманах гранаты.

Все быстро и деловито исполняют приказания Покалюхина. Санфиров, бледный как сама смерть, то и дело вздрагивает.

Наконец все готово, и отряд идет в Шибряй. Время тянется к вечеру, надо спешить. Мужики подозрительно вглядываются в идущих: хоть и хорошо загримированы они, но что-то не больно похожи на плотников. Слишком уж поспешна их походка, не ходят так плотники, лениво бредущие от деревни к деревне.

Шел восьмой час, когда отряд незамеченным подошел к дому Катасоновой. Осмотрелись. К избе примыкал двор, а за двором, впритык к забору, густой лес. Покалюхин назначил каждому его место: все пути прочно закрыты — не уйти Александру Степановичу!

Антонов чистил маузер, хозяйка гремела ухватом у печки, готовя ужин. Димитрий рассеянно смотрел в окно. Шел восьмой час — только что отзвонили карманные часы Антонова, лежавшие на столе.

— Уйти бы, — не оборачиваясь к брату, сказал глухо Димитрий. — Что ты копаешься?

— Куда спешить? — нахмурился Антонов. — До ночи времени много.

Хозяйка что-то пробормотала у печки.

— Не задержимся, — резким тоном успокоил ее Антонов. — Что разворчалась?

Хозяйка смолчала и еще более сердито загремела ухватом.

— Что думаешь, Саша? — прервал молчание Димитрий. — Неужто так и будем бродить из леса в село, из села в лес?.. Поймают нас, чует мое сердце. С утра кто-то шатается по селу… высматривают…

— Отстань! — буркнул Антонов. — Тебе все мерещится.

— Нет, я о другом. Куда податься нам, неужели еще не надумал? Кончилось наше дело, неужто не понимаешь?

Похудевшее лицо Антонова скривилось, скулы выступили, из глубоких глазных впадин недобро сверкнули глаза.

— Боишься? Так брось меня и уходи. Уходи! — крикнул он. — Надоел ты мне!

— Есть еще щелочки, — после угрюмого молчания снова начал Димитрий. — Еще можно пробиться на юг.

— Вот поправлюсь, тогда уж… — мрачно отозвался Антонов. — Не на плечах же тебе нести меня…

Братья замолчали. Антонов собрал маузер, зарядил полную обойму. Димитрий по-прежнему безучастно смотрел в окно. Хозяйка, бросив ухват, творила тесто. Шуршали тараканы, возилась под печкой хромоногая, привязанная на веревочке курица. Медленно смеркалось, и в селе воцарялась вечерняя тишина.

И вдруг Димитрий резко отпрянул от окна.

— Окружают!

Антонов бросился к окну. За низким плетневым забором он приметил движение: вдоль плетня, согнувшись, пробирались люди… И еще подходили, и еще…

Антонов вгляделся: идут люди, одетые по-мужицки, за спиной мешки. Он ухмыльнулся.

— Прохожие, — пробормотал он. — Нервный ты стал, Митя. Брось, иди сюда, никто нас тут выследить не мог. Эй, хозяйка! — крикнул он Катасоновой. — На всякий случай предупреждаю: будут спрашивать о нас, отвечай, что в избе никого нет, поняла? Сболтнешь — пулю в спину.

Хозяйка сурово глянула на него и ничего не сказала.

Антонов прилег на лавку, подложил под голову кожанку, а Димитрий не отходил от окна. Ему все мерещились люди, перешептывание, перебежки…

Антонов дремал и размышлял о самом простом и житейском: где ночевать сегодня и куда пойти завтра, у кого призанять еды и что он будет делать, когда опять настанет зима. Он и не думал уходить из этих мест: все еще верил — отлежится, отлипнут от него болезни, тогда уж и решит, что делать.

И тут раздался стук в дверь, а Димитрий крикнул:

— Чекисты!

Антонов ринулся к двери, запер ее на крюк.

Стучал Покалюхин.

— Что надо? — раздался в ответ женский голос.

— Выйди.

Катасонова вышла.

— Кто в доме?

— Никого.

— Врешь, у тебя там двое. Передай им записку и скажи, чтобы сдавались, все равно конец.

— Передавай сам! У них револьверы, и злы они, как черти.

Антонов стоял за дверью с маузером. Катасонова ушла в избу. Покалюхин, потоптавшись, отошел. Дверь открылась, протянулась рука с маузером, и пули посыпались ему вдогонку. Тут подбежал Санфиров и налег на дверь, но она прочно держалась на крюке, а из окна началась пальба из маузеров. Санфиров бросил в окно гранату, но не попал. Граната, стукнувшись о стенку, отлетела и взорвалась, чуть не перебив чекистов.

Тогда Покалюхин приказывает поджечь дом.

Минут через двадцать крыша превращается в огненный костер. Солома сгорает в одно мгновение, занимаются жерди, и в небо несутся головешки, треск горящего дерева перемешивается с залпами: Антонов и Димитрий осыпают тех, кто обложил дом, градом пуль из маузеров.