Том 2. Одиночество

Ярость была утолена, но ценой одной отрубленной головы положение восстановить было невозможно: красные уже приготовились к бою и вели его шесть часов подряд, благо патронов у них оказалось в изобилии.

Никакой паники… Каменные службы станции спасали коммунистов от беспорядочного огня антоновцев, зато открытая местность, по которой перебегали бандиты — сама смерть, — здесь их ловила каждая пуля, выпущенная Сашкой Чикиным, Федькой, Никитой Зевластовым. Их клали десятками пулеметные очереди, а у пулемета в самом опасном месте сидел Листрат, — он еще на фронте славился своим умением обращаться с этим страшным оружием.

Антоновцы стреляли без разбора. Кольцо их сужалось, но и это губило планы Петра Ивановича: его люди подстреливали друг друга. На исходе пятого часа боя Сторожев получил донесение от командиров:

— Патроны кончаются.

Да, кончаются, и коммунисты отлично это понимали. Выстрелы со стороны наступающих становились все более редкими. Антоновцы не смели поднять голов из-за сугробов. Потом коммунисты пошли на последнее.

Жиркунов командует:

— В штыки! Вперед, за Советы!

Штыкового боя передовые антоновские части не могли выдержать и побежали, сея панику. Бандитские полки беспорядочно отступали.

К исходу дня Сторожев вызвал командиров полков и, бесясь от ярости, орал:

— Что скажут мужики? Четыре тысячи человек не смогли справиться с тремя сотнями отощавших коммунистов! Где наша хваленая сила?

Вдоволь налютовавшись, Петр Иванович открыл военный совет. Тот решил: продолжать осаду.

Через неделю красные партизаны, вконец замученные голодом и беспрерывными атаками антоновцев, в полном боевом порядке, под охраной бронепоезда, пробились в Мордово.

Сторожев занял Токаревку, но расправляться было не с кем: коммунисты увезли с собой жен и детей. Петр Иванович расстрелял заместителя командира Битюгского полка, который охранял выход на Мордово, но месть его осталась неутоленной.

Как только антоновцы ворвались на станцию, начался погром и грабеж: ни плетки, ни расстрелы не останавливали дорвавшихся до спирта, найденного в каком-то подвале. К полудню из смежных сел на подводах примчались мужики.

Затрещали двери, вырывались запоры, летели разбитые стекла — искали и не находили обещанных товаров. Кроме сотни винтовок, двух пулеметов и нескольких десятков ящиков с патронами, на станции ничего не оказалось.

— Подавай товары! — кричали Сторожеву бабы. — Куда спрятал, черт паршивый? Себе все небось захапал?

Напрасно Сторожев рыскал по домам и складам, напрасно порол пленных, они ничего не знали о мануфактуре и коже и клялись, что станция пуста.

Мужики злобно поносили Петра Ивановича, бабы кидались на него и грозили выцарапать глаза… Снова и снова трещали двери складов, снова и снова шарили в подвалах… Ничего, кроме пяти бочек керосина!

Петр Иванович самолично роздал керосин мужикам и бабам. Восторга не было.

Глава вторая

1

Вокзальный колокол известил о подходе к станции Тамбов-1 поезда из Москвы. На перроне в ожидании поезда, прохаживаясь, разговаривали представители тамбовского командования, совдепа и секретарь губкомпарта Борис Васильев. Был холодный день, шел январь двадцать первого года. Из вокзала, обшарпанного, с выбитыми стеклами, битком набитого приезжим людом, выходили мешочники, посматривали на рельсы, пропадающие за пакгаузами и складами, зябко ежились и возвращались обратно.

Поезд медленно подплыл к перрону. Из вагона, остановившегося напротив вокзала, вышел человек среднего роста, в командирской шинели, в буденовке. Он носил очки, из-под которых прямо и холодно смотрели светлые глаза. Длинные волосы, удлиненное, сухощавое лицо делали его похожим на молодого Чернышевского. Он поздоровался с Васильевым и прочими, не очень приветливо кивнул головой военным и, скорее мимоходом, пожал их руки.

— Опять в Тамбове, товарищ Васильев? — обратился он к секретарю губкомпарта.

— Да вот вызвали из Донбасса, Владимир Александрович. Что ж, где ни работать, Тамбовская губерния знакомая, люди тоже.

— Да, да, — улыбнулся Антонов-Овсеенко — это был он. — Прослышан, как вы тут советскую власть ставили и с эсерами воевали в восемнадцатом году.

— Придется повоевать опять.

— Да, и бой будет серьезный.

Так, разговаривая, они вышли на привокзальную площадь, где стоял сильно потрепанный «мерседес-бенц» допотопного образца и несколько саней. Васильев пригласил Антонова-Овсеенко в автомобиль, сам подсел к нему, пригласил еще двух военных, встречавших особоуполномоченного ВЦИК. Остальные разместились в санях. Машина, пыхтя и изрыгая вонючий газ, тронулась с места, выехала за заставу и покатила по Интернациональной улице мимо домов с забитыми окнами и дверями, мимо заборов, заклеенных плакатами и лозунгами тех тревожных лет, «Окнами РОСТА», газетами «Красное утро», «Правда о бандитах»… Заметив в руках Васильева пачку газет, Антонов-Овсеенко попросил его дать их ему. Пока автомобиль, хрустя шинами по засыпанной снегом мостовой, еле плелся к центру города, Антонов-Овсеенко читал «Правду о бандитах». Он читал, а в глазах его искрилась недобрая усмешка.