Том 2. Последний из удэге

Справа от них потянулся редкий дощатый заборчик, за которым виднелись уходящие в глубь двора, заросшего ярко-зеленой муравой, одноэтажные деревянные корпуса больницы, за ними виднелись лесистые, пробрызнутые солнцем склоны горного отрога. Потом они поравнялись с каменным зданьицем, тоже в глубине двора, с ведущей к зданьицу липовой аллейкой и большой цветочной клумбой перед зданьицем. В тени аллейки на скамьях сидели больные и раненые с костылями, с забинтованными ногами или руками.

Возле распахнутой калитки партизан с рукой на перевязи другой, здоровой рукой, держал за кофту красивую, статную сиделку в белой косынке, шедшей к ее черноглазому, с острым подбородком лицу.

– Не уходи, Фроська! – просил он. – А то, ей-богу, за тобой пойду…

– Больным и раненым на улицу ход воспрещается! – смеялась она. – Да ну, пусти, меня дома дети ждут… Здравствуйте, Петр Андреевич! – поздоровалась она с Сурковым, стрельнув в него своими черными глазами.

– Здравствуйте, – ответил он, не глядя.

– Эх, нет в тебе, Петя, обращения, – шутил Алеша Маленький. – Эдакая красота, а ты: «Здравствуйте»… А она еще выхаживала тебя раненого.

– А что ж мне прикажешь делать?

– Я бы нашел, что делать, ежели б она на меня так поглядела. Да куда там! Не глядит. Я хоть и красивый, да маленький… Вот и квартира наша, – сказал Алеша Сене, указывая на обширный деревянный дом с резными карнизами и высоким резным крыльцом, выходящим на улицу.

Прямо за домом, видный с улицы, раскинулся до самого отрога большой плодовый сад – гордость Владимира Григорьевича Костенецкого: сад этот был разбит и посажен им по специально выписанному из Германии руководству для садоводов-любителей.

Они вошли в полутемный коридорчик, деливший дом пополам. Дверь в конце коридора была открыта; виден был угол русской печи; тянуло запахом всяческого варева и жаренья. Простоволосая, худая, чисто одетая старуха в белом переднике, с засученными рукавами, высунулась в дверь.

– Пришли? – радушно сказала она. – И то заждались. Сейчас подаю…

– Я подсоблю тебе, Аксинья Наумовна!

Алеша Маленький, подмигнув Сене, побежал на кухню. В просторной угловой комнате, с громадным буфетом у стены, стоял застланный клеенкой стол, накрытый на семь человек.

Высокий и чудаковатый старик в сапогах, со свернутой набок черной с проседью бородкой, которую он каким-то беспокойным движением то и дело захватывал горстью, ходил по комнате нетвердой, ревматической походкой и оживленно говорил что-то двум сидевшим на стульях горнякам в брезентовых блузах.

– …Это такой народ, вокруг пальца обведут… – простуженным голосом сказал горняк с пышными русыми усами в тот момент, как Сурков и Сеня вошли в комнату.

Другой горняк, с веснушчатым лицом и жидкими серыми волосиками, завидев Суркова, робко привстал, теребя в руках фуражку, но, покосившись на своего развалившегося на стуле товарища, снова сел на краешек стула.

– Какой народ? – спросил Сурков.

– Владимир Григорьевич о сходе вот рассказывает…

Сурков, не дослушав, прихрамывая, прошел в соседнюю комнату.

– Вон вы живете как!.. – Сеня оглядел приборы в две тарелки, вилки, ножи, металлические ложки, стеклянные солонки – предметы, от которых он давно уже отвык. – По-буржуйски живете, – шутливо говорил он хрипловатым смеющимся голосом, здороваясь со всеми за руку.

– Остатки прежней роскоши, так сказать… Костенецкий, – назвал себя старик со свернутой набок бородкой и по-совиному поглядел на Сеню.

– Вот и хорошо… А я, в аккурат, с сыном вашим познакомился…

– Но-о, Сережу видели? – вдруг по-детски рассияв, воскликнул Владимир Григорьевич. – И что? Как он чувствует себя, этот юноша?

– Здорово чувствует, по-моему. Мы с ним прямо, можно сказать, подружили…

– А кончился сход? – спросил Сурков, с мылом и полотенцем в руках появляясь в дверях из соседней комнаты.

– Как же, как же… – торопливо сказал Владимир Григорьевич.

– Как выборы?

– Да я вот рассказывал товарищам… – Владимир Григорьевич беспокойно схватился за бороду. – Благополучно, в общем… Список наш почти целиком прошел, но Казанка они все-таки вставили и выбрали небольшим, правда, большинством…

– Как же вы допустили? – холодно спросил Сурков.

– Позвольте, как же не допустить, если барышничество он оставил, и сын у него в партизанах, и он бесплатно снабжает партизан мясом? – сказал Владимир Григорьевич, не замечая того, что он приводит те самые доказательства о необходимости выбрать Казанка, которые на сходе приводили ему сторонники Казанка и которые на сходе он яростно опровергал.

– Сдали, значит? – усмехнулся Сурков.

– Сдал? – покраснев носом, сердито сказал Владимир Григорьевич. – Я считаю неуместным это замечание. Я сделал все, что мог… – Он обиженно отвернулся к окну.

– Какой Казанок это? – спросил Сеня, вспомнив просьбу Гладких.

– Местный кулак, барышник, – резко сказал Сурков, – а теперь вот делегат повстанческого съезда. Очень хорошо…