Том 2. Последний из удэге

Управляющий покачал головой, и его обрюзгшее, в коричневых складках, лицо со свисающим кадыком приняло обиженное дамское выражение.

Ланговой брезгливым движением отбросил письмо.

– Не вы у меня должны спрашивать, Николай, Никандрович, – сказал он с холодным раздражением, – забастовка у вас, а не у меня!

– Помилуйте, Всеволод Георгиевич, это же дело государственное! Вот, изволите ли видеть-с, я послал телеграммы Михал Михалычу и господину министру в Омск, где я прошу выслать немедленно задолженность по жалованью и транспорт с продовольствием, как единственный, по моему убеждению, способ безболезненно ликвидировать все это… Если же вам угодно знать мое мнение касательно этих четырех шахт, – пониженным голосом сказал управляющий, покосившись на письмо стачечного комитета, – я думаю, их действительно надо выпустить и начать договариваться, в расчете на благоприятный ответ Михал Михалыча.

– Вот как! – Ланговой удивленно посмотрел на него.

– Поймите мое положение, – сказал управляющий, приложив руку повыше живота. – Народ озлоблен, два месяца без жалованья, продовольствия нет, в бараках тиф. Я не против репрессий, но, господа, как только они бросят работу у насосов, шахты будут затоплены! Еще несколько дней стачки – и коксовая печь выйдет из строя на несколько месяцев. А в какое положение мы ставим город, дорогу? Я уж не говорю о том, что у этих людей припрятано оружие, динамит – это господину Маркевичу лучше меня известно. С отчаяния они на все пойдут.

– Ваше мнение, господин поручик? – спросил Ланговой.

Маркевич жалобно сморщился.

– Что ж мое мнение? По-моему, господин управляющий прав. Ведь сил-то у вас нет? – сказал он плачущим голосом, искоса взглянув на Лангового, и в круглых желтоватых глазах его зажглись огоньки хамского торжества и удовольствия. – Посмотрите, какой порядок у капитана Мимура! Никаких переговоров, никаких демонстраций, бабы боятся даже близко подойти. Политика сильной руки! По-моему, надо японцев вызвать, они заставят людей работать! – сказал он, с нескрываемой уже издевкой глядя на Лангового.

Кровь прихлынула к лицу Лангового, и на виске его забилась тоненькая жилка.

– Господин поручик, происхождения которого я не имею чести знать, забывает, что мы в России, а не в Японии… – холодно сказал он.

– Воля ваша, – сказал управляющий, – а этих представителей я еще попробую уломать. Будьте добры, дорогой мой, пригласите-ка их сюда, – обратился он к адъютанту.

Адъютант распахнул дверь:

– Па-жалте!..

XI

За все время пребывания на руднике Ланговой не промолвил и двух слов ни с одним из двенадцати с лишним тысяч людей, живших и работавших вокруг него, даже не пригляделся ни к кому из них.

И вот они вошли, пять человек, подталкивая друг друга, держа перед собой фуражки, видимо робея. Впереди шел парень в синей косоворотке, черноволосый, с открытым, тронутым оспой лицом и твердыми серыми глазами. За ним – двое пожилых: один – лет уже за сорок, приземистый и, должно быть, силач; другой – помоложе него, худой, с поблескивающими на впалом лице выпуклыми глазами, – оба в тяжелых сапогах и потертых черных пиджаках. Четвертый был уже совсем старик, с черепом Сократа, с курчавой бородой и мелкими-мелкими, черными от угля, морщинками на лице. А пятый – почти мальчик. Жесткие стальные волосы торчали на его голове во все стороны, выражение лица было светлое и суровое.

При виде этого юношеского светлого и сурового выражения что-то дрогнуло в нижней части лица Лангового, и он отвел взгляд: внутренний голос подсказывал ему, что сюда он не должен смотреть.

Рабочие вошли и остановились возле двери и во все время разговора уже не отходили от нее.

– Ну-с, так… – Управляющий своими отечными пальцами сделал неопределенное движение. – А главные ваши что ж? Боятся? Заварили кашу и послали вас расхлебывать, а сами боятся?

Рабочие молчали.

– Кто вас послал?

– Кто? Народ послал, – спокойно сказал черноволосый парень с лицом, тронутым оспой.

– Народ? Какой такой народ? Русский народ?

– Разный, какой есть. Шахтеры.

– Большевики, что ли?

Парень промолчал.

– То-то вот, а ты говоришь – народ. Ты еще молод, да-с! А я-то знаю русский народ. Никогда он не пойдет на такое дело, если не натолкнут его злые люди.

Ланговой, искоса взглянув на управляющего, поморщился.

– Вот я вижу среди вас Соловьева, Анания, – продолжал управляющий своим хрипло-певучим голосом, – и диву даюсь: русский человек, старый солдат… Поди-ка сюда поближе, Соловьев!

Управляющий поманил пальцем. Старик, похожий на Сократа, протискался вперед, стал рядом с черноволосым парнем и кашлянул, прикрыв рот фуражкой.