Они остановились друг против друга. Ланговой, в шедших к его стройной фигуре лаковых сапогах и в шелковой косоворотке, подпоясанной шнурком с кистями, был серьезен и грустен. Лена видела перед собой его длинные ресницы. Между ними произошел следующий разговор:
– Лена, почему вы избегаете меня?
– Вы много берете на себя, если думаете, что я избегаю вас…
– Вы говорите неправду. Зачем?.. Вы забыли меня?.. Да, вы перестали писать мне, вы не выполнили своего обещания.
– Неужели вы можете говорить серьезно о таких вещах?
– Я могу говорить только серьезно о таких вещах. Я не забыл того, что обещал вам, и ждал вас, несмотря ни на что… Лена, вы так похорошели!..
Они помолчали.
– Может быть, оттого, что вы нашли меня похорошевшей, вам кажется, что вы все время помнили меня?
– Не думаю… Я не умею лгать в таких вещах.
– А в каких вещах вы умеете лгать?
– Лена, я узнаю вас, – все те же вопросы. Правильнее было бы сказать, что я не умею лгать перед самим собой. Но, разумеется, многие вещи неличного свойства требуют лжи.
– Какие, например?
– Об этом я не имею права сказать вам, но скоро вы узнаете об этом сами.
– Вы хотите прогнать большевиков, да?
– Лена, вы очень догадливы…
– А вы очень верите, что то, что вы делаете, правильно?
– Я никогда не делаю ничего, если не убежден в правильности того, что делаю.
– Никогда? Этого не может быть, таких людей нет. Люди всю жизнь делают много такого, правильность чего они не могут знать… Откуда вы можете знать, что их действительно нужно прогнать?
– Видите ли, Лена, если я буду говорить вам об обязанности перед моей и вашей родиной, вы скажете – это общие места, как уже говорили однажды. Но ведь я оставил свою кровь за это на полях Галиции!.. И я только потому не жалею, что не истек кровью до конца, что знаю – моя жизнь нужнее сейчас, чем когда бы то ни было. И еще потому, что я снова могу видеть вас и говорить с вами… Вы скажете – по чем вы можете проверить, что вы проливали свою кровь не зря? Я этого не могу проверить ничем, кроме как опытом, традициями поколений моих отцов, кроме как своими желаниями и стремлениями. А если ошибались отцы и если мои стремления ложны, то – пусть… В этом и состоит жизнь, иначе бы она прекратилась…
– Да, вы убеждены… Вы… такой, я это знаю…
– Но вы сочувствуете мне?
– Я никогда и ни за что не проливала своей крови… Но я думаю, что я сочувствую всякому, кто искренне убежден в том, что он делает… если цели его не низменны. Только я мало встречала таких людей…
– Значит, у меня есть еще шансы?
– А что вы, собственно, хотите? Вам хочется меня целовать? Или что?
– Лена, вы очень смешная…
– Вы можете меня целовать иногда. Вас это удовлетворит?
– Зачем вы говорите так? А вас это удовлетворит?
– Мне все равно…
– Вам не может быть все равно – таких людей нет…
– Что же вы тогда хотите?
– Я хочу, чтобы вы любили меня. За это я могу дать вам всего себя, – это не так мало, уверяю вас…
– Но ведь вы проливали кровь на полях Галиции – и у вас есть долг!
– Любовь к вам не противоречит моему долгу, потому что это и ваш долг.
– Но откуда вы знаете, что вы способны на такую любовь? В чем это состоит, что вы испытываете?
– Боже мой, с вами трудно говорить… Но я еще больше люблю вас за это… Разве можно все объяснить словами? Если вы не чувствуете этого, значит, этого в вас нет, и это очень печально для меня…
– Нет, вы очень нравитесь мне, особенно когда я не вижу вас.
– Когда не видите меня?!
– Да… Очевидно, это потому, что я вижу тогда только то в вас, что нравится мне, и я испытываю тогда большое доверие к вам, и мне хочется сделать что-нибудь очень хорошее для вас… Да, это так…
– Лена, вы всегда точно тормозите свои чувства. Я думаю – вам от этого трудно жить.
– Это самозащита. Люди корыстны и злы, а я – слаба…
– Я не знаю, что бы я дал, чтобы вы поверили мне! Вам было бы легче со мной среди людей…
– Но ведь вам со мной было бы не легче, а тяжелее? Что же тогда движет вами?
– Нет, мне тоже стало бы легче, потому что я очень одинок, особенно сейчас… Как серый волк! Хотите, я завою?..
И Ланговой вдруг вскинул голову и, скосив на Лену смеющиеся глаза, завыл протяжным волчьим воем, раздувая тонкие ноздри и мерцая серыми ресницами. Лена почувствовала, что ей хочется прижаться к его по-волчьи вытянувшемуся стройному, сильному телу.
– Да, вы иногда похожи на волка… Вы помните у Толстого, когда собака дядюшки «Чистое дело марш!», когда его собака загнала волка и его связали и вставили палку в зубы и приторочили к седлу, люди очень горячились, а волк «дико и в то же время просто смотрел на людей…». Мне очень нравится это место…
– Будем надеяться, что меня не приторочат к седлу!..
– Да, я хотела бы, чтобы вы действительно могли быть совсем-совсем свободным волком… Но, к сожалению, я знаю, это невозможно…
– Лена, я поцелую вас!..
– Я поцелую вас.
Она обхватила его шею своими тонкими руками и крепко-крепко поцеловала его в губы.