Том 2. Повести и рассказы

У пана Яна было множество светских талантов: он одевался по моде и был образцом элегантности, умел с большим остроумием и тактом поддержать разговор в обществе, обладал тысячью других достоинств, но он, как ребенок, играл с огнем, не думая об опасности, а наделав пожар, сбежал.

Уезжал он не потому, что решился бросить детей, довести до отчаяния жену и всех их оставить без куска хлеба, — нет, он, как всегда, хотел просто избежать неприятностей. Утешать и успокаивать семью, смотреть в глаза прислуге и дворне, видеть, как новый хозяин вступает во владение поместьем, — словом, выступать в роли банкрота — нет, это было ему не по вкусу.

«Здесь, на месте, я им ничем не помогу, — думал он, — и только сам потеряю спокойствие, которое мне сейчас всего нужнее. Не лучше ли, избежав сцен, все уладить в городе, придумать, куда переселить жену, и тогда обо всем ей написать? Если дурные вести придут вместе с хорошими, то бедняжку не будет мучить забота, куда ей деваться, когда усадьбу займут другие…»

Соображения, несомненно, дельные, тем не менее пан Ян был расстроен. Он чувствовал, что во всем этом есть какая-то фальшивая нота. Быть может, следовало остаться с женой и детьми, потому что женщине, к тому же еще больной, трудно будет одной, без совета и помощи? И что скажет Анелька?

Притом этот собственный уголок так дорог его сердцу, так надежен, так нравится ему! Сколько раз он пятнадцать лет назад в этом кабинете проводил целые часы с женой! Липа за окном была тогда гораздо тоньше и не такая ветвистая. Из окна видна была сверкающая на солнце гладь пруда, а теперь ее заслоняют кусты. Вон там, под каштаном, — тогда он еще не был такой трухлявый — постоянно гуляла Анелька на руках у няни. В длинном синем платьице, белой слюнявочке и чепчике она была похожа на куклу. И часто, увидев отца в окне, протягивала к нему ручонки…

А сколько гостей гуляло по этим дорожкам! Казалось, стоит всмотреться получше — и увидишь в саду след развевавшихся здесь женских платьев. И, если вслушаться хорошенько, кто знает — не зашумят ли в воздухе давно отзвучавший смех, шутливые и нежные слова и замирающие вздохи влюбленных?

Ах, как здесь хорошо! Каждая пядь земли — книга оживших воспоминаний… А он уезжает отсюда навсегда! Отныне дорогие тени, блуждающие по дому и саду, станут страшными призраками и будут пугать чужих людей.

А что будет с ним? Ведь человек состоит как бы из двух половин: одна половина — это его дом, поле, сад, а другая — он сам. Если дерево, вырванное из земли, засыхает, — что же будет с ним, оставляющим в этой усадьбе навеки самую прекрасную часть своего прошлого?.. Он уйдет в мир, станет совершенно другим, новым человеком. Улиткой, у которой сорвали со спины ее раковину, и ей приходится в муках создавать себе другую. Будет ли эта новая удобнее или хотя бы не хуже прежней?..

Никому не ведомо, сколько души в деревьях, в стенах. И мы не слышим, как откликаются неодушевленные предметы, когда мы прощаемся с ними навсегда.

Стук колес отрезвил пана Яна. Он схватил чемодан и вышел, не оглядываясь.

На крыльце встретилась ему Анелька.

— Ты уезжаешь, папа?

— На несколько… На какие-нибудь сутки, не больше, — сказал он, целуя ее.

Губы девочки были холодны.

Пан Ян сел в коляску. У него было такое чувство, словно через мгновение дом рухнет и погребет под собой всех, кто оставался в нем.

— Трогай!

— До свиданья, папа!

— Анджей, поезжай!

Лошади рванулись с места, так тряхнув коляску, что пан Ян ударился головой о спинку сидения. Скоро дом скрылся из виду. Мимо летели уже службы. Проехали по аллеям. Вот они, его поля, незасеянные, запущенные… Опять стал виден сад, мелькнула крыша дома, окно в мезонине, у которого стоит сейчас Анелька. И вот уже все осталось позади. Пан Ян вздохнул с облегчением.

— Слушай-ка, мой милый, — сказал он кучеру, — натягивай получше вожжи, а то лошади у тебя головы понурили, люди могут подумать, что это какие-то извозчичьи клячи!

Потом он закурил сигару — и пришел в отличное настроение. Жена, Анелька, призраки прошлого, все осталось там, позади. Ох!.. Только не оглядываться!..

Прохожие кланялись. Перед хатой, стоявшей у самой дороги, молодая мать забавляла маленького сына. Увидев коляску, она посадила ребенка на одно колено и, притопывая, запела:

Едет пан на коне, гоп, гоп!
А мужик за паном следом, топ, топ!

При виде этой семейной идиллии пан Ян улыбнулся с искренним удовольствием. Над ним светило солнце и парил жаворонок, поля вокруг дышали жизнью. Только там, далеко за холмом, за садом, оставался дом без хозяина, а в окне мезонина Анелька смотрела вслед отцовской коляске, казавшейся уже не больше жука.

Вырванный зуб не болит. Беглец не чувствует горя покинутых им людей.

Глава девятая

Тревога в деревне. Гайда пугает воробьев