Деревню мы все-таки миновали благополучно. Опять лес, сопки, тайга.
В середине дня на одном из перевалов мы натыкаемся на исток ручья. Всем стало очевидно, что это как раз и есть начало той самой речки, у которой мы ночевали в прошлую ночь перед деревней…
— Идиоты! — с прискорбием возмущался я. — Ну, не вам говорили?.. Ведь мы верст пятнадцать лишних сделали. Дьяволы!
Все молчат, все шагают.
Мы спускаемся в долину, видим небольшой участок обработанного поля и кровлю корейской фанзы.
После небольшого совещания решаемся приблизиться к ней, чтобы расспросить корейцев о дальнейшей дороге к границе, которая должна проходить уже где-то поблизости.
Яростно лает огромный пес, бросается на нас. Мы отмахиваемся от него нашими батогами, и на лай его из фанзы выходит, вернее, выползает, молодой кореец с головой, сплошь завязанной тряпками. Видимо, он едва жив и до того слаб, что даже наше неожиданное появление его не пугает. Но мы слышим, что в фанзе испуганно начинают плакать дети.
— Где Россия кончай, Китай начинай? — спрашиваем мы его.
— Тама! — и кореец показывает рукой направление.
— Далеко?
— Десять верст.
— Еще десять! Машинка ваша мею?
— Я не обманываю, — довольно хорошо отвечает кореец по-русски. — Верст десять, может быть, мало-мало больше.
— А что такое с тобой?
— Тигра.
— Как тигр?
— Напал на нас, когда мы рубили лес. Нас было трое. Мне ободрал голову, другого не тронул. Мальчика унес.
— Может быть, барс?..
— Этого я не знаю. Нет, тигр.
— Где это случилось?
— Тама! — и кореец показывает то же самое направление, по которому мы должны идти, чтобы достичь границы.
— А другим путем можно к границе подойти? — все вместе спрашиваем мы.
— Можно, но очень далеко.
Мы переглядываемся: перемахнуть эти десять верст и вечером быть за границей или еще сутки, а то и больше, путаться в приграничной полосе, рискуя в конце концов столкнуться с советскими пограничниками?
— Кэкэей-то тигр! — презрительно кривя тонкое лицо, сюсюскает мичман Васька. — Ерунда! Надо идти, господа офицеры! Начинайте движение, Несмелое!
Дело в том, что в целях безопасности нами был установлен такой порядок, что, идя цепочкой, мы по очереди меняли передового. Он, будучи как бы и нашим дозором, первый принимал на себя все удары случайностей.
Мне не повезло: прохождение по местам, где обитал тигр-людоед, совпало с моим водительством. Не скажу, чтобы меня это радовало, но установившаяся дисциплина требовала подчинения.
Покурив, мы бодрым шагом двинулись вперед по тропе, указанной нам чуть живым корейцем.
Тропа вильнула вправо, влево, поднялась на пригорок и вдруг спустилась в кочковатое болото, густо поросшее лозняком. «Тут— то, — безнадежно подумал я, — и караулит нас, наверно, тигр!» — и мне стало до того муторно, что засосало под ложечкой.
Воображение мое нарисовало мне ужасный момент. Из густых кустов лозняка вдруг высунется огромная желтая голова зверя; пасть раскрыта, из нее торчат клыки. Зверь заревет и бросится на меня.
И вдруг — ух!.. Неудачный прыжок с кочки на другую кочку, и я проваливаюсь в трясину по колени. Я дико ору, ибо уже чувствую себя в когтях тигра. Но хватает меня вовсе не тигр, а Степанов с Антиком, помогающие выбраться из трясины.
Я-то выбираюсь, но одна из моих ночных туфель остается утопленной. Мои друзья, подошедшие ко мне, ругают меня и издеваются надо мной.
Они вспоминают все мои недостатки: леность при собирании хвороста для костров, мои дурацкие ночные туфли, в которых я решил идти, то, что я затаил неположенное количество махорки, и прочее.
Я простираю к ним руки, оправдываюсь и умоляю помочь мне вытащить из трясины утопшую туфлю.
— Не босиком же мне идти, черт возьми! — ору я. — Вы меня обрекаете на гибель!
Все по очереди шарят в болоте батогами, и в конце концов туфля извлекается.
Вид у нее самый жалкий, и она теперь едва лезет на мою ногу. Но всё же я ее надеваю, и мы продолжаем наше путешествие.
Водительство теперь принял на себя Антик, я же иду последний. И опять мне нехорошо. «Если тигр скрывается в кустах, он, конечно, слышал, как мы вопили, спасая туфлю, думаю я. — И теперь он приблизился к нам. Если тигр не дурак, то нападение будет произведено им именно на последнего из идущих, то есть на меня».
И мне опять становится не по себе. Я иду и оглядываюсь; я стараюсь не отставать от следующего впереди меня Хомякова. И когда его спина скрывается за поворотом тропы, я, чтобы не потерять своих, пускаюсь бежать и… опять проваливаюсь в болото.
Я снова беспомощно ору, но на меня никто не обращает внимания, и, собственными силами выкарабкавшись из трясины, на этот раз без потери туфли, я карьером догоняю спутников.