Том 2. Повести, рассказы, эссе. Барышня

И пока он рассказывал о сражении, разгоревшемся на земле, где мы стояли, один из моих товарищей поднял с земли небольшую металлическую пластинку. И передал ее мне. Такие пластинки служили немецким солдатам удостоверением личности. На этой стояло имя: Иоганн Карт, Эйзенах. Затем следовали какие-то цифры, должно быть обозначавшие год рождения и номер части, к которой принадлежал солдат, однако разобрать их было уже трудно из-за ржавчины. Кем был этот несчастный? Одним из тех немцев, от имени которых в разгар первых побед в ноябре 1939 года какой-то фашистский литератор заявил: «Людям свойственны многие возвышенные переживания, но одно из самых прекрасных — шагать по побежденной земле»! Или, может быть, он был простым человеком, позволившим, подобно тысячам других, вести себя тем, кто любил шагать по земле побежденной страны? Кто знает? Он принадлежал к миллионной армии завоевателя, который, как говорил в свое время Корнель, «вышел на грабеж — и повстречался с боем»[41].

С Волги тянет свежий ветерок, слышится его негромкий пронзительный посвист в стеблях степной травы. И, держа в руке металлическую пластинку, я невольно думаю о том, как тяжко было воевать на этой земле, рождающей полынь, и о том, что во много раз тяжелее было встречать смерть завоевателю, натолкнувшемуся на сознательное и неистовое, справедливое и справедливо-яростное сопротивление хорошо руководимого народа, защищавшего свою землю.

В балках справа и слева от дороги лежат огромные груды искореженного металла, торчащие к небу крылья транспортных самолетов с черно-белыми крестами. Никакой фантазии кинорежиссера не под силу создать подобные нагромождения трофеев и столь совершенную картину краха безумного предприятия

А рядом вспаханное поле; борозды уходят в бесконечность и исчезают за горизонтом, словно опоясывают всю землю. Несколько тракторов ползают по степи. Один из них совсем близко от нас, огромный, тянет за собой шесть плугов, громыхая и лязгая металлическими сочленениями. В кабине — тракторист в ватнике, рядом — его жена, повязанная красным платком, она покачивается на металлическом сиденье, точно головка пурпурного мака. Земля сухая, слышен хруст, с каким она рассыпается под сверкающими лемехами плугов, которые поднимают и разваливают ее.

Мы наблюдаем, как дорога и пашня ведут бой со степью, окружающей их повсюду, точно море, мы наблюдаем за работой, напряженной работой, здесь, где шла напряженная битва за эту самую твердую и плодородную русскую землю. А человек, повествующий нам о минувших боях, говорит медленно, серьезно, даже как-то озабоченно, и в его рассказе все как бы становится на свое место, все естественно и понятно: и то, что советские люди разбили немца и немец ушел туда, откуда пришел, и что теперь советские люди пашут эту землю, а там, внизу, в городе, восстанавливают разрушенное. И только лишь хмурится, вспоминая о планах строительства, разработанных Советской властью перед войной и нарушенных немецким вторжением.

Мы въезжаем в город. Видим первые трамваи. На них тоже следы немецких пуль, ранеными вышли они из войны, они скрипят и лязгают, но продолжают работать и перевозить людей на десятки километров по разбросанным заводам. Первые дома, что попадаются навстречу, скорее небольшие домишки, новые, построенные за последние два года. В этом предместье каждому желающему построить жилье городские власти давали материал, извлеченный из развалин, и предоставляли небольшой кредит, только бы люди поскорее воздвигали вот такие, пусть временные, но какие ни на есть жилища. На окнах многих домиков — белые занавески, на подоконниках — цветы, перед многими — садики, оградой которым служит подчас огромное крыло немецкого бомбардировщика. Лишь миновав эти дома, мы попадаем в настоящий город, вернее — в его развалины.

Подобно каждому из вас, мне тоже доводилось видеть и в жизни, и на фотографиях множество разрушенных городов, но эти развалины по масштабам и по характеру разрушения ни с чем не сравнимы. Спустя три года после обширных восстановительных работ чувствуется сила разыгравшейся на этом месте битвы: отчетливо видно, что здесь сражались даже развалины и что даже их приходилось разрушать. Ничто в истории войн не может, думается мне, по объему и ужасу быть сравнимо с этим разрушенным городом, расположенным между степью и водой, близ которого столкнулись два взгляда на жизнь и на мир, две воли, из которых победила лучшая. Развалины эти не мертвы, они словно бы еще дымятся от силы этого столкновения, но сквозь них уже пробиваются сотни примет воли к жизни и к обновлению, целеустремленной воли народа, который знает, за что он сражался, и какой ценой победил, и как он распорядится своей победой.