Читаем Том 2. Повести полностью

Некоторые же останавливались на месте, беспомощные, окаменев от ужаса, и не отрывая глаз смотрели на витрину, где перед их помраченным взором танцевали в бешеном танце вкладная книжка и туфельки; в глубине лавки они видели курившего трубку сапожника, похаживавшего взад и вперед по мастерской и с удивительной флегматичностью беседовавшего с каким-то клиентом; казалось, его ни чуточки не интересовала собравшаяся перед витриной толпа. Он считал это вполне естественным и с тайным удовлетворением поглядывал наружу. Слышно было, как он провожал клиента, как они говорили в дверях, и клиент, уходя, брал с мастера слово, что тот перешлет заказанную им обувь вслед за ним во Флоренцию.

— Будет точно к указанному дню, — заверил его Апро.

— Потому что потом я поеду дальше.

— А сколько ваша милость пробудет в Италии?

— Один месяц. Но на Италию и полгода мало. Прекраснейшая страна в мире!

— Разумеется, разумеется, — поддакивал Апро со стоической серьезностью. — Недаром господь бог придал ей форму сапога.

Многие хотели бы заставить заговорить его милость и рассказать о том, что он знает о «Хуннии», в чем причина такого конфуза этого кредитоспособного устойчивого учреждения. (О боже мой, кому нынче верить, в этом мире мошенничества и обмана?!) Однако те, кто причислял себя к людям интеллигентным, не желали выдать своей неосведомленности — какой-то простой сапожник будет просвещать их! Люди же пониже чином, наоборот, не смели докучать достойному отцу города праздными расспросами. Да и о чем спрашивать? Ведь все ясно. Собака лает, а книжка говорит сама за себя. Если умница Апро продает ее ниже стоимости — значит, тому должна быть причина, значит, книжица не стоит и выеденного яйца.

Кому могло бы прийти сейчас в голову, что эта вкладная книжка — такая же добрая книжка, как если бы она была выдана английским банком, и что все это сделано исключительно ради господина Колоши, который теперь спустится на ступеньку ниже?

А события развивались следующим образом: в одиннадцать часов — и это, несомненно, показалось бы странным прохожему, который в девять, проходя по Главной площади, видел у лавки Апро толпу людей, но, торопясь на службу в Нижний город, не остановился узнать, в чем дело, — в одиннадцать часов, когда он шел обратно, людская толпа перекочевала уже к зданию банка «Хунния». Но тут уже была даже не толкотня, а самая настоящая баталия. Подлинная драка — каждый старался раньше других подняться по лестнице и достигнуть кассы. Те, у кого кулаки были потяжелее, оттесняли более слабых.

Чудо еще, что не было смертоубийства, но сломанные ребра, кажется, были. Сильный шум, крики, ругань заглушили привычный гул площади, болтовню торговок, раскинувших поблизости свои палатки.

Каждый хотел опередить другого, так как город, подобно электрической искре, обежала весть о продающейся вкладной книжке, сдобренная и разбавленная дополнительными «особыми сведениями». Люди всегда остаются людьми. Если речь идет о живописании беды, каждый прикладывает к этому свою кисть: «Anchio sono pittore»[87]

. Но к радостному событию все глухи и немы.

Трудно было в страшной толкотне, сквозь разъяренную толпу пробиться к помещениям, расположенным на втором этаже здания банка; однако точно так же трудно было и тем, кто уже сделал свое дело у кассы и теперь стремился спуститься по лестнице. Кое-кому все же удавалось пробить себе путь, и тогда его осаждала тысяча любопытных, как человека, уже вкусившего от древа познания.

— Ну, что там?

— Выплатили весь вклад. Следующий сообщал то же самое.

Но вместо того чтобы успокоить публику, подозрительность которой уже была разбужена, это лишь настораживало людей. «Ишь ты, как хитро они это подстроили!» — И, работая руками и локтями, карабкались, пробивались, желая как можно быстрее попасть наверх.

Третьим, если память мне не изменяет, вышел почтеннейший Михай Вороги с тем же сообщением:

— Я получил свои деньги.

— Все сполна?

— Все до последнего гроша, — ответил он.

Но даже и это не понравилось толпе, ибо настроение сильнее фактов.

— Какое мошенничество! — восклицали люди. — Они хотят нас этим надуть!

(Публике не нравилось теперь даже то, что банк был платежеспособен.)

На это Михай Вороги сказал:

— Ясно одно: наверху царит страшное смятение. Они совсем потеряли голову. Стоит посмотреть на Колоши: он так бледен, словно восстал из гроба. Да и остальные двигаются за своей загородкой, словно привидения.

Впрочем, что же тут удивительного! Происходило действительно нечто небывалое: вкладчики без всяких на то причин внезапно и все сразу, словно сговорившись, осаждали финансовое учреждение и требовали назад свои деньги.

Вначале это не вызвало удивления. Заурядный случай. Приходят четверо, пятеро и один за другим берут деньги; но затем приходит шестой и вкладывает сумму вдвое большую, чем выданная пятерым. Это — нормальное кровообращение в организме золотого тельца.

Но если нет ни конца, ни края, если дверь то и дело открывается и люди заходят только затем, чтобы забрать деньги, — то это начинает становиться странным.

Перейти на страницу:

Все книги серии М.Кальман. Собрание сочинений в 6 томах

Том 1. Рассказы и повести
Том 1. Рассказы и повести

Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков, прозаик, автор романов, а также множества рассказов, повестей и СЌСЃСЃРµ.Произведения Миксата отличаются легко узнаваемым добродушным СЋРјРѕСЂРѕРј, зачастую грустным или ироничным, тщательной проработкой разнообразных и колоритных персонажей (иногда и несколькими точными строками), СЏСЂРєРёРј сюжетом.Р' первый том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли рассказы, написанные им в 1877―1909 годах, а также три повести: «Комитатский лис» (1877), «Лохинская травка» (1886) и «Говорящий кафтан» (1889).Миксат начинал с рассказов и писал РёС… всю жизнь,В они у него «выливались» СЃРІРѕР±одно, остроумно и не затянуто. «Комитатский лис» — лучшая ранняя повесть Миксата. Наиболее интересный и живой персонаж повести — адвокат Мартон Фогтеи — создан Миксатом на основе личных наблюдений во время пребывания на комитатской службе в г. Балашшадярмат. Тема повести «Лохинская травка»  ― расследование уголовного преступления. Действие развертывается в СЂРѕРґРЅРѕРј для Миксата комитате Ноград. Миксат с большим мастерством использовал фольклорные мотивы — поверья северной Венгрии, которые обработал легко и изящно.Р' центре повести «Говорящий кафтан» ― исторический СЌРїРёР·од (1596 г.В по данным С…СЂРѕРЅРёРєРё XVI в.). Миксат отнес историю с кафтаном к 1680 г. — Венгрия в то время распалась на три части: некоторые ее области то обретали, то теряли самостоятельность; другие десятилетиями находились под турецким игом; третьи подчинялись Габсбургам. Положение города Кечкемета было особенно трудным: все 146 лет турецкого владычества и непрекращавшейся внутренней РІРѕР№РЅС‹ против Габсбургов городу приходилось лавировать между несколькими «хозяевами».

Кальман Миксат

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Юмор / Юмористическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза