Том 2. Повести

— Вы шутите, — еле слышно произнес господин Дружба, бросив недоверчивый и вместе с тем полный ужаса взгляд на мажордома. Тот укоризненно посмотрел на него, как бы оскорбившись сомнениями собеседника, заподозрившего его в неискренности.

— Думайте, что хотите. Мой долг быть откровенным с господином, которого послал сюда наш хозяин, остальное же — ваше дело. Пойдемте, сударь.

Мальчик молча уставился на них, не переставая лузгать тыквенные семечки, выплевывая белую скорлупу за решетку.

Мажордом, ускорив шаги, направился в восточный конец коридора, где открыл дверь.

— Вот и бильярдный зал. Не угодно ли партию в карамболь?

Господин Дружба в смутном предчувствии чего-то недоброго поднял обремененную сногсшибательными, умопомрачительными впечатлениями голову и нехотя окинул рассеянным взглядом бильярдную. Вдруг он в ужасе отпрянул к дверному косяку, лицо его побелело, как у мертвеца.

Это уже было свыше его сил: в бильярдном зале, напротив двери, он увидел Ягодовскую в натуральную величину.

Да-да, Ягодовскую. На ней то же самое коричневое батистовое платье с белыми цветами, в котором он видел ее в прошлое воскресенье, та же кружевная шаль, сколотая гранатовой булавкой, тот же красивый чепец на голове.

Непостижимо, и все-таки это так. Она стоит перед глазами — хочет он этого или не хочет. Ведь совершенно достоверно известно, что ее там нет и не может быть, что это лишь плод его больного воображения. Теперь все ясно: он сошел с ума. Глаза его остекленели, в висках стучало, Ягодовская, подхваченная внезапным порывом, начала вертеться вокруг него с такой бешеной скоростью, что он видел сразу чуть ли не две дюжины Ягодовских.

Закрыв помутневшие глаза, он судорожно, как утопающий, протянул руку к мажордому.

— Мне плохо, кружится голова. Прошу, выведите меня на воздух… на волю…

Мажордом буквально выволок его через боковую дверь в ту часть парка, где было озеро.

У выхода друг против друга стояли два древних платана с низко опущенными ветвями. В прохладе отбрасываемой ими тени стояла плетеная скамейка, на которой сидела ангорская кошка.

— Садитесь вот сюда, — проговорил мажордом и прогнал кошку. — А я побегу за рюмкой вина.

Господин Дружба, обессиленный, опустился на скамейку. Он остался один, если не считать кошки: она тут же рядом свернулась под кустом вербены и смотрела на Дружбу. Это тоже действовало на его расшатанные нервы. Постепенно он приходил в себя, и только взгляд кошки причинял невыносимые страдания его душе.

Было бы разумнее, вероятно, прогнать кошку, но на этот раз господин Дружба предпочел удалиться сам. Он встал и побрел дальше, надеясь, видимо, найти поблизости другую скамейку, но не прошел и десяти шагов, как перед его взором открылся вид на озеро, похожее на большое серебряное блюдо, справа, как в Версальском парке, сплошная стена из красиво подстриженных высоких грабов закрывала все, что было за ней, слева причудливой формы деревья-гиганты, стоявшие маленькими обособленными группами, украшали поросшую дерном площадку.

Гладь озера напоминала полированную поверхность стола, на который щедрое солнце сыпало золото своих лучей. На пологих берегах озера множество самых разнообразных цветов: и колокольчики, и тюльпаны, и лилии, и ирисы, и нарциссы — чего только тут не было!

Озеро питал водой горный ручей, который крутыми зигзагами петлял по парку, казалось, только для того, чтобы подольше побродить по нему. Сначала ручей образовывал небольшие озерца, предназначенные для разведения форели, а затем уже впадал неподалеку от дома в большое озеро, излишки воды в котором отводились наружу по каналу вдоль стены, окружавшей дворец. Подросшие форели, как ученики из класса в класс, переводились из одного небольшого озерка в другое, более глубокое, пока не попадали в большое озеро (правда, и оно было не таким уж большим), где их жизненный путь и заканчивался, ибо дальше для них оставалась одна дорога из двух: либо вертел, либо сковородка.

На берегу озера оказалось много скамеек. Господин Дружба сел на одну из них, обхватив руками свою раскалывающуюся на части голову. В таком положении и застали его удары колокола на колокольне дворца. Бим-бом-бом! — раздавалось в безмолвной тишине, наполняя ее проникающими в самую душу таинственными, волнующими, словно посланными из потустороннего мира, звуками.

С этими звуками как бы ожило все вокруг — и вблизи, и вдали. Послышались шаги, треск веток, ветер донес обрывки человеческой речи. Со стороны дворца показался какой-то старец в старинной гусарской форме, неся на доске куски мяса. А из-за грабов, подпрыгивая, как козочка, вышла красивая молодая девушка с торчавшей из-под мышки подушкой красного бархата. Следом за ней шла другая девушка, размахивая скамеечкой для ног, а за нею — еще две девушки, державшие над головой огромный японский зонт с зеленой подкладкой и с двумя ручками.