Том 2. Проза и драматургия

Косавец. Пойдем дальше: молодой врач берет заведомо обреченного и безнадежного по всем статьям больного Короткевича и намеревается показать, что он-то его вылечит он-то покажет всем, как надо работать. Кому покажет? Тем, кто занимался Короткевичем. А им занимались и главврач Лидия Николаевна — два года, и завотделением Косавец, и другие коллеги. И все пришли к выводу, подтвержденному документально, что этот больной неизлечим. Но Кондакову, любимому ученику академика Марковского, наплевать на опыт старших товарищей. Когда с наскока у него ничего не получилось, он встал на путь авантюр. Рем, я специально говорю грубо, как на собрании, как предполагаемый оппонент.

Кондаков. Ну, зачем такие красивые слова? Оппонент, дискуссия! Можно прямей и грубей — персональное дело!

Косавец. Продолжим… Он берет со склада аппарат электрошоковой терапии и, пользуясь тем, что у больного Короткевича нет родственников, которые могли бы выступить против этого во многом сомнительного, а часто и бесчеловечного метода лечения, приступает к экспериментам на человеке. Ну как, убедительно?

Кондаков. Не хватает только деревянного стула с высокой спинкой, герба Российской Федерации над ним и двух скучных милиционеров — справа и слева от любимого ученика академика Марковского. Кстати, не такой уж я любимый. Я не принимал его слов на веру. За это он ценил меня. Ну это так, к сведению.

Косавец. Рем, ты знаешь, с чем ты играешь? Это может перерасти в подсудное дело.

Кондаков. Знаю.

Косавец. Я хотел тебя по-товарищески предупредить. На моих глазах уже дважды это было: летальный исход, приезжает следователь, «арестовывает» историю болезни, сдает ее на экспертизу. Кому в нашей области можно сдать на экспертизу историю болезни? Чуприковой и мне. Шефиня наша вечно занята. Значит — мне. Ты захочешь, чтобы я соврал? Нет, я не совру. У меня не получилось с семьей, но есть ребенок. Я не люблю свою профессию, но я — кандидат наук. Другим кандидатом я уже не стану. И я напишу: «Электрошоковая терапия, хоть и признана как некоторое средство, дающее в исключительно редких случаях определенный эффект…»

Кондаков. Это уже неправда! Статистики ты не знаешь!

Косавец. «…определенный эффект, является рискованным…»

Кондаков. Да-да, в том производстве, которым я занимаюсь, есть доля риска! Я бы хотел, чтобы этой доли не было. Но жизнь так ставит вопрос, что сам риск входит в условия задачи! Не рискуя, я вообще не решу ее. Правда, неизвестно, решу ли я ее, рискуя. Но по крайней мере, у меня есть шанс. Во всех других случаях я даже не имею надежд — надежд! — на успешный исход дела!

Косавец. Тебя никто не заставляет…

Кондаков. Заставляет!

Косавец. Кто?

Кондаков. Я. «Тетрадь клятв».

Косавец. Очень уж это, возвышенно, хороший мой.

Кондаков. Вот «хороший мой» — так не нужно меня называть. Не очень-то я хороший и не твой.

Косавец. Понимаю. Я не Лариса. И вообще эта история твоя…

Кондаков. Какая история?

Косавец. С Ларисой.

Кондаков. Не знаю даже, что сказать.

Косавец. А ты скажи просто, по-товарищески.

Кондаков. По-товарищески? Ерунда все это. Провинциальная выдумка. Нет никакой истории. Не о чем говорить.

Косавец. Рем, я к тебе хорошо отношусь.

Кондаков. Я понял.

^{Не прощаясь, Косавец ушел. Вошла Лариса.}

Лариса. Рем Степанович, я принесла бутерброды с сыром, с колбасой и лимонад «Буратино». Молодец я? Вы любите «Буратино»? Знаете, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

Кондаков. А мне кажется — через сердце. Лариса, а вы что — не замужем?

Лариса. Не стремлюсь.

Кондаков. Ну, а парень-то есть?

Лариса. Парень-то есть. Только такой…

Кондаков. Ненадежный?

Лариса. Телок. Ну, а по мелочам — на вечеринках сексуальные предложения довольно регулярно… процент приставаний на улицах незначительный, но все-таки имеется. Тут был один оригинал недавно… В магазине, в штучном отделе… Спички выбил и стоит за мной. Взял свои спички и прямо так это говорит, без дальних подходов: «Я тебя люблю». Не из наших ли, думаю, кто сбежал? Нет, оказывается, художник-реставратор по церквам.

Кондаков. Художники, они такие.

Лариса. А один человек уже три года ухаживает. Стихи даже пишет. Брошу, говорит, семью, и уедем с тобой, хорошая моя, в дальние края, где солнце светит. Подарки делает.

Кондаков. А вы?

Лариса. А я, Рем Степанович, жду вас.

Кондаков. В смысле?..

Лариса. Может, вы полюбите меня. В этом смысле.

^{Вошел Янишевский.}

Янишевский. Не опоздал?

Лариса. Как раз вовремя. Больной готов, Рем Степанович.

^{Лариса ушла. Ушел и Янишевский.}