Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви (СИ)

— Честное слово — это не я. В смысле не мои люди. Во-первых, я как раз перед отъездом на Полигон отправлял письмо главе Воронцовых, что хочу мира, хотя у меня теперь есть ресурсы на войну. И даже успел получить ответ, что моё предложение будет рассмотрено, то есть я уверен, что Никодим Воронцов был готов обсуждать и торговаться. И второе — у меня сплошь народ из Африки, а там если и подрывают кого-то, то гарантированно с концами.

— Верю, — сказала Оля. — С отцом бы хоть как-то связаться, сказать, что мы живы. И вот чего угодно отдала бы сейчас, чтобы нам показали Никодима Воронцова, и что он думает. Не верю я, что его убили. Это слишком… В общем, это такой монстр, которого простым взрывом не убить. Он старается нигде не демонстрировать, но на сегодняшний день глава Воронцовых — один из сильнейших магов Империи. Он точно жив.

— И отсюда встаёт вопрос: кто исполнитель, — задумчиво сказал Михаил. — По моим расчётам выходило, что авария на Полигоне выгоднее всего Воронцовым. Но тогда кто и зачем убивает главу клана и его наследника? Нет, я тоже много бы отдал увидеть Никодима Воронцова.

— Неправильно просите, — фыркнула Алиса. — Надо было просить на языке альвов, — и в шутку сказала именно на языке альвов: — Центральному компьютеру задание: показать на главном экране главу Боярской думы Никодима Воронцова, фотографию которого только что показывали в новостях…

Дальше Алиса поперхнулась, остальные потрясённо не могли произнести ни слова. На экране замелькали с огромной скоростью какие-то изображения Москвы и окрестностей сверху с разным приближением, одновременно в выделенном сегменте видеостены была карта Земли, на которой ещё две точки спутников сменили орбиты. Михаил же внёс девушек в список операторов с полным доступом? А голосовое управление альвы тоже использовали. Буквально через полторы минуты они заглядывали в небольшую, очень скромно обставленную комнату, затерянную где-то в жилых кварталах простолюдинов. Стены выкрашены белой известью, самая простая пружинная кровать, плотные зелёные шторы из грубой ткани, маленький стол из лакированных досок, над которым висело небольшое зеркало. На полу плетёный соломенный ковёр, который система с чего-то опознала как артефакт. Возле стола были приставлены два стула, один занимал Никодим Воронцов. Внешне никаких особых травм, разве что пара пластырей на лбу и на щеке. Но если добавить растрёпанную и в нескольких местах порванную одежду и землистый цвет кожи как признак сильного недавнего перенапряжения — пережитый взрыв обошелся Никодиму крайне тяжело. Не зря на столе на блюде буквально горкой лежало высокоэнергетическое печенье из злаков с мёдом, Воронцов морщился, но заставлял себя его жевать, запивая каким-то укрепляющим коктейлем из большой кружки.

Звука не было, похоже, возможности разведывательного спутника всё-таки были ограничены. Хотя то, что он пробился через наверняка самую совершенную защиту Воронцовых — уже можно назвать чудом. Михаил успел подосадовать, что если сейчас кто-то зайдёт и скажет нечто важное — они ничего не услышат, а по губам никто из друзей читать не умел. Однако, как оказалось, древний создатель системы наблюдения предусмотрел всё. В том числе и то, что по артикуляции губ и движениям связок для получателей данных синтезировалась речь. Системе было плевать, что она не знает языка — компьютеры просто воспроизводили слова через модуляцию звуков, отчего иногда пропадали буквы, получался весьма странный шипящий и какой-то металлический акцент. Однако главное, что разобрать сказанное всё равно было можно.

— А-а-а, заходи, Дима. Как раз про тебя вспоминал.

Дмитрий Воронцов сел как рухнул на свободный стул возле стола и спросил:

— Как ты, отец?

— Х…во, но жить буду. Андрея Кузьмича точно можешь не подозревать. Он-то всё про меня знает, если бы он этим занимался — мы бы с тобой тут не говорили. Петра Филимоновича тоже. Он тогда первый выступил отменять все планы и поддержать Иоанна. И он единственный, кому я после того разговора сказал насчёт тебя. Но раз ты здесь, а не на больничной койке — никто про наш разговор не знает. Как Володя?

— Ты тоже уверен, что свои… Плохо с Володькой. Эти сволочи ведь специально по девчонкам удар наносили. Знали, что Володька их закрывать кинется, а себя — чем осталось. Убью. И за племяшек, и за Володьку — они у меня долго умирать будут. Потому что они не свои больше. Мне Володя знаешь, что успел мне передать? «Глаголи Отъ». Остальное не решился сразу по телефону сказать. А теперь он сам непонятно когда очнётся, всех его людей — в кашу. А звонил-то он как раз с Кемерово, а на кой его, да ещё вместе с дочками потом в Екатеринбург занесло…

Глаза старого Никодима полыхнули чёрной яростью.

— Значит, решились, Иудовы дети. Значит, корона им важнее семьи и Родины. Что, не смекаешь? Чей человечек тебе в тот день про Полигон нашептал? А из-за кого мы тогда на два часа не успели, хотя у нас три дня должно было остаться? И теперь «Глаголи Отъ» как раз из Кемерова. Торопятся они. Ну или думают — корона всё спишет.