Том 2. Семнадцать левых сапог

Татьяна Сергеевна выпрямилась, просветлела: нелегко ей было унизиться до разговора, который она хотела иметь со мной, и теперь, видя, что в нем нет необходимости, она, как пловец, слишком далеко заплывший, переводила дыхание, радуясь, что разговор этот можно не начинать. А у меня в сумке лежало открепление с работы. «Нет, я никуда не поеду, я останусь там», – решила я. Но ты решил иначе.

На другой день вы пришли меня провожать с Татьяной Сергеевной, и она сама уговаривала и убеждала меня ехать в город.

– Танюша уже большая, ей нужна мать, – говорила Татьяна Сергеевна.

«Я не могу, не могу вернуться в город. Особенно сейчас, когда меня просит об этом она. Значит, она все-таки ничего не знает, ни о чем не догадывается. Я должна ее увидеть, я должна ей все рассказать», – думала я всю ночь до утра. А утром пошла к вашему дому ждать, когда выйдет Татьяна Сергеевна, она раньше вас уходила на работу.

Сердце у меня упало: Татьяна Сергеевна вышла из подъезда. Я повернулась и побежала прочь… Потом вернулась, догнала Татьяну Сергеевну. Лицо у нее было очень бледное и осунувшееся.

– Татьяна Сергеевна, – тронула я ее за плечо.

Она обернулась.

– Что?

– Я не могу приехать сюда, в город, как вы хотите. Не могу, ни за что не могу. Пожалуйста, не требуйте от меня этого.

– Почему? – сдвинула она брови.

– Господи, я же люблю Николая Артемовича! Понимаете – люблю! Зачем же мне сюда приезжать?

– Я знаю, Лиза, – очень медленно, с большим трудом сказала она. – Я все знаю. Но если ты не вернешься сейчас, если заупрямишься, Николай Артемович наделает таких глупостей… Нет, сейчас ему не надо прекословить. Тебе лучше вернуться, так будет лучше для всех нас. Ты не хочешь приезжать из-за меня, да? Но для меня, для меня-то ты и должна приехать. Слышишь, Лиза, для меня, именно для меня можешь ты это сделать? Дай мне слово, что ты вернешься!

Она крепко держала меня за руку и смотрела на меня такими глазами, что я забыла обо всем на свете и дала ей слово, и вернулась в город.

Весь аул вышел меня провожать – старики, мужчины, женщины, дети. Каждый жал мне руку, смотрел в глаза, желал счастливой жизни. Женщины плакали, с ними плакала и я. Уж очень я там как-то чисто, отрешенно от всего, строго жила, как монашенка. Я знала, на что себя обрекала в городе, и все-таки ехала.

Дома сразу взялась за побелку, генеральную уборку. У меня было несколько свободных дней перед службой. Я должна была работать в той больнице, где работала Татьяна Сергеевна, – теперь уже не сестрою, а врачом. Наконец, справившись со всеми домашними делами, взяв Татьянку – она теперь была моим верным оплотом и защитой, – я собралась под вечер к вам.

Вы с Татьяной Сергеевной вычитывали гранки вашей книги и не очень обрадовались нашему приходу. Сказав несколько незначительных фраз, сделав Татьянке «коза, коза!», вы ушли к себе в кабинет, предупредив, чтобы вас не беспокоили.

Татьяна Сергеевна начала поить Татьянку чаем. Та обожглась и стала капризничать. Вы встали и с раздражением, громко захлопнули двери к себе в кабинет, хотя нас разделяли две комнаты.

Я всю ночь проплакала, убеждая себя: «Возьми себя в руки, ты же взрослый человек, ты же давно уже не девчонка. Когда же ты научишься быть от него независимой, не мерить жизнь его настроением!»

Утром, угорев от бессонной ночи, еле передвигая ноги, я пошла на свое первое дежурство. Потянулись холодные, какие-то мертвые дни. Вдруг ваш звонок:

– Лиза, куда же вы пропали? Я жду вас. Жду. Я один. Татьяна Сергеевна выехала на операцию в селение. Пожалейте меня и приходите.

Я взяла Татьянку и пошла к вам. «Ты ждешь меня одну, а мы прибудем вдвоем!» – со злорадством думала я. Когда мы пришли, ты поморщился, но смолчал. Только позже, провожая нас с Татьянкой – она заснула у меня на руках, – спросил:

– Что, Танюшу не на кого было оставить? Мы же не виделись с вами вечность, – обиженно говорили вы, целуя мои руку, плащ, шарф.

– Я жду вас, Лиза, завтра. Только Танюшу оставьте с Марией Ивановной.

Назавтра я прибежала к вам, бросив все свои дела. А вы словно и не заметили меня. Ваша домработница засобиралась куда-то уходить, а вы не отпустили ее, усадили играть с нами в карты, позвали своего соседа в четвертые партнеры. Вы даже проводить меня не пошли.

Эти бесконечные взлеты и падения, взлеты и падения – то ваша отчужденность, то снова нежность – замучили, иссушили меня. Сколько раз уходила я от вас вся в слезах, клялась, что хватит, что с меня довольно, что все кончено, что пора, давно пора поставить на всем крест. Трудно мне было, очень трудно, но еще труднее было Татьяне Сергеевне. Она ведь все видела, все понимала, но ничем теперь не выдавала себя. Она твердо решила вас сохранить и поэтому запрещала себе вас ревновать, устраивать сцены. Она знала: чтоб сохранить вас, ей нужно просто терпеливо молчать и ждать. «Терпение города берет», – часто, горько улыбаясь, любила говорить она. Да, великое дело – терпение. Терпеть – не униженно, а гордо, независимо терпеть, ждать, молчаливо нести свой крест – не просто!