Том 2. Семнадцать левых сапог

Чувство, о котором нельзя рассказать людям, чувство, которым нельзя гордиться, – величайшее зло. Это главная мысль, которую я вынесла из жизни.

Любовь к вам поглотила меня целиком. Я плохо смотрела за Татьянкой, я от нее уставала, она раздражала меня своей детской болтовней, своими «почему?». Мама, не чаявшая в Татьянке души, налетала за это на меня, как коршун. Что еще хуже – я плохо работала, я старалась на работе, я очень старалась, но в голове и в сердце всегда были только вы, вы один, вернее, мука о вас. Я так никогда и не знала: любите, наконец, вы меня или нет, любите или нет? Встречая ваш ледяной взгляд, я говорила себе: «Он меня разлюбил», – и весь мир рушился на меня так, что и вздохнуть не было сил. Где уж там было заниматься воспитанием дочери, читать новинки медицинской литературы, думать, искать! Любовь к тебе убивала у меня всякое творческое начало, покушалась на материнство, на все доброе и разумное, чем жив человек, она всегда была не радостью, а мукой, не светом, а тьмой. Я мечтала все ночи напролет, я молила судьбу: «Пусть свалится на него самое большое несчастье. Такое большое, такое непоправимое, чтобы все, даже Татьяна Сергеевна, от него отвернулись, чтобы осталась я у него одна, одна, одна осталась ему верной, чтобы каждую минуту ему нужна была моя помощь, я б служила ему верой и правдой». Но ты преуспевал в жизни и мучил меня беспощадно.

Татьяна Сергеевна уехала на месяц в Москву. Ей очень не хотелось ехать. Я знаю, что она долго отказывалась от командировки, но ехать все-таки пришлось. Так сложились перед ее отъездом обстоятельства, что мы с ней не виделись или она нарочно не захотела меня видеть. Последнее время она открыто меня избегала. Чтобы не видеть меня каждый день, она перешла в новую больницу. Все говорили: «На укрепление», а я знала, что это она из-за меня ушла. Ушла из больницы, где проработала шестнадцать лет. Лучше бы я ушла, а я не решалась, думала, что этим ее обижу. Она же от всех, особенно от меня, скрывала свой уход. Я обо всем узнала слишком поздно, когда на пятиминутке она прощалась со всеми. Да, словно устав бороться, словно изнемогая под тяжелым бременем благородства, Татьяна Сергеевна явно стала меня избегать и этим окончательно погубила меня. Рвались нравственные путы, которые не позволяли до этого перешагнуть грань наших отношений. «Если я тебе враг, – обиженно думала я о Татьяне Сергеевне, – что ж, будем врагами». Наверное, это патология, но я любила Татьяну Сергеевну и, чувствуя порой ее ненависть, страдала.

Татьяна Сергеевна уехала. Ты отпустил домработницу погостить в деревню, говоря, что тебе она действует на нервы. Ты сказал мне: «Лиза, я так люблю, когда вы готовите, займитесь моим хозяйством». Я послушно согласилась. Мы снова, как в давние времена моей юности, остались с глазу на глаз в вашей большой квартире. Но все теперь было по-другому. Нас соединяла не дружба, а страсть. И пришла ночь, когда вы не отпустили меня домой. Тогда, на первых порах, вы убедили меня, что рано или поздно это должно было случиться. Но уже в ту первую нашу с вами ночь вы сумели меня больно обидеть. Под утро, изнемогая от усталости, вы сказали мне:

– Вдвоем я не усну. Я привык спать один. Идите, Лиза, на кушетку.

Тебе казалось, в этом нет ничего обидного, а я залилась слезами: даже в первую нашу ночь вы не забыли о своем привычном удобстве. Я поняла, что это начало конца. Менять свою жизнь вы не захотите. Менять свою жизнь – это прежде всего значило перейти ко мне, в мою маленькую комнату, где еще жила мама с Татьянкой. А сколько бы эта сенсация вызвала сплетен, пересудов! Нет, на такой шаг вы бы никогда не решились! Ну а я, при всей слабости моего характера, при всей моей покорности вам, поняла, ощутила каждой клеткой своего существа, что родилась на свет, чтобы быть женой, а не любовницей. Но сказать бы этого вам никогда не сказала, раз вы сами не поняли, не разгадали сути моего существа. Да и нужна ли вам была жена в высоком значении этого слова?

Вы в те дни были радостно возбуждены и деятельны. Когда я сказала вам, что теперь больше я никогда не смогу увидеться с Татьяной Сергеевной, смотреть ей в глаза, вы зло и надменно, со всегдашней своей властью сказали мне:

– Хватит, Лиза, я устал от твоей психологии. Ты забываешь, что все-таки твое положение лучше, чем Татьяны Сергеевны. Не могу же я все так вдруг оставить!

– Нет, сохрани бог, вы ее не должны оставлять никогда! Вы должны забыть, оставить меня, одну меня и никого больше!

Я все говорю тебе «вы»… Я слишком мало говорила «ты». Я так и не привыкла говорить тебе «ты»… и уже никогда не привыкну. Столько лет говорила тебе «вы» и семнадцать дней – «ты», и то только тогда, когда мы оставались с глазу на глаз. Но даже и тогда я часто ошибалась и говорила привычное «вы» – так для меня было естественней и проще.

Осталось написать несколько страниц, а я так привыкла к этой тетради, будто снова повторилась моя жизнь. Я не встретилась тогда больше с Татьяной Сергеевной до самой ее болезни.