Том 2. Семнадцать левых сапог

– Надсмехаешься? Ух ты, гад! Над всем надсмехаешься! – срываясь на шепот, выдохнул Алексей и, схватив тетрадь, наотмашь по щекам стал хлестать ею профессора, левой рукой держа его за грудки. – На, гад! На! Дочка мне Лиза! На! Родная! На! За что ты ее мордовал? На! За что всех вокруг себя мордовал? На! А за лампою бы полез? Врешь, гад, не полез! На!

Наконец, опомнившись, профессор перехватил руки Адама.

– Пусти, гад! – не в силах вырвать свои руки, прохрипел Адам. Глаза его налились кровью, дыхание сбилось. – Пусти!

– Ты что? Ты что? – растерянно и зло спрашивал Николай Артемович, стараясь держать его подальше, чтобы, чего доброго, не ударил головой. – В чем дело? Я не понимаю!

– Пусти! – хрипел Алексей устало. – Пусти! Ты и не поймешь ничего. Но Лизку не морочь – убью! – И он, резко крутанув руками, освободился.

– А ты не пьян! – сказал Николай Артемович. – Ты спятил. Да-да, ты спятил, старый дурак, – вытирая ладонью разбитый нос, сказал он.

– Я отец. Родной отец. И я прибью тебя, понял! – нагнув голову, не глядя на профессора, выдавил Алексей.

– Не понял. Сядь, успокойся, пока я себя в порядок приведу. – И быстро пройдя к двери и замкнув ее, профессор вынул из кармана белый носовой платок и, подойдя к раскрытому окну, высоко поднял голову и приложил платок к носу, чтобы остановить кровь. Нос у него всегда был слабый. «Какая дикость со стариком! – думал Николай Артемович, глядя на серебристые белые облака, проплывающие в высоком голубом небе. – Какая дикость! Ничего, сейчас разберемся во всем по порядку». И в это время за спиною Николая Артемовича глухо стукнуло – это упал Алексей. Через четыре минуты Никогосов Николай Артемович констатировал смерть Алексея Зыкова. Спасти его при всей решительности и при всем опыте профессора оказалось невозможным.

XXXIX

Когда утром следующего дня голоногое Митькино воинство ступило за больничную ограду, Адам не сидел на пороге своей сторожки. Вместо него у дверного косяка желтел свежевыструганными досками, лоснился на солнце боками грубый гроб.

Мальчишки остолбенели.

– Вай-я! – удивился Толян Бубу.

– Адам сандали отбросил! – тихо сказал Генка Кость.

– Заткнись, пузан! – яростно сверкнул на него глазами Митька Кролик. – Дам в лоб – клоуном станешь! – Митька почувствовал, как в животе у него все похолодело и заныло.

В сторожке Адама хозяйничала Мария Ивановна.

– Бабуся, а где дедушка Адам? – ступив вперед, вежливо спросил Митька.

– Богу душу отдал! – перекрестилась старуха. – Царство ему небесное! Помер, помер! О-о-о-о-а! – вдруг заголосила она. – Ну, входите, чего за порогом встали, за порогом нельзя стоять, – сказала старуха. – Посмотрите, посмотрите на соколика нашего! О-о-о-о-а! – снова заголосила она.

Дыша друг другу в затылки, мальчишки набились в каморку. Кровать из нее была вынесена, в углу, на двух сдвинутых столах, покрытых белой простыней, в новой сатиновой рубашке, что недавно подарила ему Маруся, в новых черных бумажных брюках, в новом чувяке на правой ноге, вытянувшись, лежал Адам. При виде его мальчишки опешили: оказывается, какой он был высокий! Сквозной ветерок, сочившийся из выбитой шибки окна, шевелил редкие волосы его ставшей вдруг белоснежной бороды.

Адам словно спал, и лишь пятаки на выпуклых веках выдавали смерть. Пятак на левом глазу лежал орлом, а на правом – решкою. Заметивший это Толян толкнул под локоть Митьку и осудил шепотом:

– Позырь, не могла и этот на орла положить!

Митька незаметно придвинулся к Адаму и быстро перевернул пятак на орла. И ему стало хорошо, как будто бы он сделал для Адама очень важное дело, не дал над ним надругаться.

– Бог знает что! Одни левые! И чего с ними делать – ни продать, ничего! – Над кучей новых кирзовых сапог недовольно бормотала в углу старуха.

За долгую одноногую жизнь накопилось у Адама 17 левых сапог. Складывал он их в сундук и не думал, что кого-нибудь обидит этим. Желтое солнечное пятно скользнуло по сурово сведенному лицу Адама, и показалось – он улыбнулся. Солнечный зайчик скользнул и пропал. Лицо Адама снова закаменело.

– Бабушка, а наград у него разве не было? – шепотом спросил Федя Сморчок.

– Каких еще наград? – выпрямилась старуха.

– Ну, орденов, медалей?

– Нету, ничего нету. А зачем они вам?

– Впереди понесем, – шепотом сказал Федя. Он читал много книг и привык, что хороших людей хоронят с наградами впереди процессии.

В это время на пороге появился с красной материей в руках Вениамин Швабер. Он пришел обтянуть гроб, вернее, привел для этой работы возчика Степу.

– Ой, да на кого ж ты нас покинул! – заголосила при виде их Мария Ивановна.

Мальчишки высыпали из сторожки во двор.

– Врет она, что орденов нету! Адам вместе с отцом моей матери воевал! А ногу он на войне потерял! Он, как герой, сражался! – сверкая глазами, говорил в кругу мальчишек Митька Кролик.

– Она такая жадоба, – сказал Федя. – Она ему родня какая-то, сестра, что ли. Мить, а как же мы его без орденов понесем?

– Так нельзя, – решил Митька. – Надо достать их. Сейчас все по домам, кто что найдет. Понятно?