Том 2. Солярис. Возвращение со звезд

Он работал, как обычно, медленно, наклонив голову, щурясь от яркого света лампы. Он находился в самой скромной комнате, какую я до сих пор видел,— матовые стены, серые двери, никаких украшений, следов наскучившего золота, по обе стороны дверей — квадратные, темные сейчас экраны, стену возле окна занимали металлические шкафчики, возле одного стоял высокий рулон карт или технических чертежей. Вот, собственно, и все. Я посмотрел на Турбера. Лысый, крупный, грузный, он писал, время от времени смахивая слезу с глаз. Они всегда у него слезились, а Джимма (он любил выдавать чужие секреты, особенно те, которые люди тщательно скрывали) как-то сказал мне, что Турбер боится за свое зрение. Тогда я понял, почему Турбер всегда ложится первым, когда мы меняем ускорение, и почему — в последующие годы — разрешал другим выполнять работу, которую раньше делал сам.

Турбер собрал листы бумаги, постучал ими о стол, выравнивая края, спрятал их в папку, закрыл ее и только тогда, опуская большие руки с толстыми, плохо гнущимися пальцами, проговорил:

— Приветствую тебя, Гэл. Как идут дела?

— Не жалуюсь. Разве... ты один?

— Ты хочешь узнать, здесь ли Джимма? Его нет, он уехал вчера. В Европу.

— Ты работаешь?

— Да.

Наступило короткое молчание. Я не представлял себе, как он отнесется к моим словам, поэтому хотел сначала узнать, что он думает о мире, который мы застали, вернувшись сюда. Правда, зная его, я не рассчитывал на откровенность. Он скрывал обычно свои мысли.

— Ты давно уже здесь?

— Брегг,— сказал он, по-прежнему сохраняя спокойствие.— Я сомневаюсь, что тебя это интересует. Не хитри.

— Возможно, ты прав,— проговорил я.— Ну, что мне говорить?

Меня раздирало внутреннее противоречие — что-то среднее между раздражением и робостью, какое всегда охватывало меня в его присутствии. То же испытывали и другие. Я никогда не знал, шутит он, насмехается или говорит серьезно; при всем спокойствии, при всем внимании к собеседнику он оставался совершенно неуловимым.

— Не надо,— проронил он.— Может, позднее. Откуда ты прибыл?

— Из Хоулу.

— Прямо оттуда?

— Да... а почему ты спрашиваешь?

— Это хорошо,— сказал он, словно не слышал моих последних слов. Секунд пять он смотрел на меня неподвижно, будто желал убедиться в моем присутствии; его взгляд не выражал ничего, но я уже догадался — что-то случилось. Я не был только уверен, скажет ли он мне. Предугадать его поведение я не мог. Я размышлял, с чего'мне начать, а он тем временем разглядывал меня все внимательнее, словно я предстал перед ним в новом образе.

— Что делает Вабах? — спросил я, когда это молчаливое наблюдение, по моему мнению, затянулось сверх меры.

— Он поехал с Джиммой.

Я спрашивал его не об этом, и он знал, что я имел в виду, ведь в конце концов я приехал сюда не из-за Вабаха. Снова наступило молчание. Я уже стал раскаиваться в своем решении.

— Я слышал, что ты женился,— вдруг сказал он, как бы нехотя.

— Да,— ответил я, может быть, слишком сухо.

— Ты доволен?

Я пытался любой ценой найти другую тему. В голову приходил только Олаф, но о нем пока не хотелось спрашивать. Я боялся усмешки Турбера — я помнил, как она приводила в отчаяние Джимму, да и не только его. Турбер чуть приподнял брови и спросил:

— Какие у тебя планы?

— Никаких,— ответил я искренне.

— А ты хотел бы что-нибудь делать?

— Да. Но смотря что.

— Ты ничего до сих пор не делал?

Сейчас я, наверное, покраснел. Я разозлился.

— Почти ничего... Турбер... я пришел... не по своему делу.

— Знаю,— проворчал он спокойно.— Стааве, да?

— Да.

— Был в этом определенный риск,— сказал он и слегка оттолкнулся от письменного стола. Кресло послушно повернулось в мою сторону.

— Освамм ожидал самого худшего, особенно после того, как Стааве выбросил свой гипногог... ты его тоже выбросил, а?

— Освамм? — удивился я.— Какой Освамм... подожди, тот из Адапта?

— Да. Он больше всего беспокоился за Стааве. Я разубедил его.

— Как это —: разубедил?

— Ну, Джимма поручился за вас обоих...— проговорил Турбер, словно все это время не слышал меня.

— Что?! — вскричал я, вскакивая с места.— Джимма?!

— Конечно, он сам ничего не знал,— продолжал Турбер.— И сказал мне об этом.

— Какого черта он ручался! — взорвался я, ошеломленный его словами.

— Он считал, что должен,— лаконично объяснил Турбер.— Ведь начальник экспедиции должен знать своих людей...

— Глупости...

— Я повторяю только то, что он сказал Освамму.

— Да? — возмутился я.— А чего Освамм в конце концов боялся? Что мы взбунтуемся или что?

— А у тебя не было желания? — спокойно спросил Турбер.

Я задумался.

— Нет,— наконец ответил я.— Серьезно никогда.

— И ты будешь бетризировать своих детей?

— А ты? — медленно спросил я.

Он первый раз улыбнулся, кончики бескровных губ дрогнули. Промолчал.

— Послушай, Турбер... ты помнишь тот вечер, после последнего разведывательного полета над Бетой... когда я тебе сказал...

Он равнодушно кивнул. Неожиданно мое терпение лопнуло.