Том 2. Стихотворения 1820-1826

Меж тем как изумленный мир
На урну Байрона взирает,
И хору европейских лир
Близ Данте тень его внимает,

Зовет меня другая тень,
Давно без песен, без рыданий
С кровавой плахи в дни страданий
Сошедшая в могильну сень.

Певцу любви, дубрав и мира
Несу надгробные цветы.
Звучит незнаемая лира.
Пою. Мне внемлет он и ты.

———

  Подъялась вновь усталая секира
    И жертву новую зовет.
  Певец готов; задумчивая лира
    В последний раз ему поет.(1)

  Заутра казнь, привычный пир народу:
    Но лира юного певца
  О чем поет? Поет она свободу:
    Не изменилась до конца!
  «Приветствую тебя, мое светило!
    Я славил твой небесный лик,
    Когда он искрою возник,
    Когда ты в буре восходило.
    Я славил твой священный гром,
Когда он разметал позорную твердыню
    И власти древнюю гордыню
    Развеял пеплом и стыдом;
Я зрел твоих сынов гражданскую отвагу,
    Я слышал братский их обет,
    Великодушную присягу
И самовластию бестрепетный ответ.
    Я зрел, как их могущи волны
    Всё ниспровергли, увлекли,
И пламенный трибун предрек, восторга полный,
    Перерождение земли.
    Уже сиял твой мудрый гений,
    Уже в бессмертный Пантеон
Святых изгнанников входили славны тени,
    От пелены предрассуждений
    Разоблачался ветхий трон;
    Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
    И мы воскликнули: Блаженство!
    О горе! о безумный сон!
    Где вольность и закон? Над нами
    Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!
    Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет, – не виновна ты,
    В порывах буйной слепоты,
    В презренном бешенстве народа,
Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд
    Завешен пеленой кровавой;
Но ты придешь опять со мщением и славой, –
    И вновь твои враги падут;
Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,
    Всё ищет вновь упиться им;
    Как будто Вакхом разъяренный,
    Он бродит, жаждою томим;
Так – он найдет тебя. Под сению равенства
В объятиях твоих он сладко отдохнет;
    Так буря мрачная минет!
Но я не узрю вас, дни славы, дни блаженства:
Я плахе обречен. Последние часы
Влачу. Заутра казнь. Торжественной рукою
Палач мою главу подымет за власы
    Над равнодушною толпою.
Простите, о друзья! Мой бесприютный прах
Не будет почивать в саду, где провождали
Мы дни беспечные в науках и в пирах
И место наших урн заране назначали.
    Но, други, если обо мне
    Священно вам воспоминанье,
Исполните мое последнее желанье:
Оплачьте, милые, мой жребий в тишине;
Страшитесь возбудить слезами подозренье;
В наш век, вы знаете, и слезы преступленье:
О брате сожалеть не смеет ныне брат.
Еще ж одна мольба: вы слушали стократ
Стихи, летучих дум небрежные созданья,
Разнообразные, заветные преданья
Всей младости моей. Надежды, и мечты,
И слезы, и любовь, друзья, сии листы
Всю жизнь мою хранят. У Авеля, у Фанни,(2)
Молю, найдите их; невинной музы дани
Сберите. Строгий свет, надменная молва
Не будут ведать их. Увы, моя глава
Безвременно падет: мой недозрелый гений
Для славы не свершил возвышенных творений;
Я скоро весь умру. Но, тень мою любя,
Храните рукопись, о други, для себя!
Когда гроза пройдет, толпою суеверной
Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь, и вашими слезами
Упьюсь… и, может быть, утешен буду я
Любовью; может быть, и Узница моя,(3)
Уныла и бледна, стихам любви внимая…»

Но, песни нежные мгновенно прерывая,
Младой певец поник задумчивой главой.
Пора весны его с любовию, тоской
Промчалась перед ним. Красавиц томны очи,
И песни, и пиры, и пламенные ночи,
Всё вместе ожило; и сердце понеслось
Далече… и стихов журчанье излилось:

«Куда, куда завлек меня враждебный гений?
Рожденный для любви, для мирных искушений,
Зачем я покидал безвестной жизни тень,
Свободу, и друзей, и сладостную лень?
Судьба лелеяла мою златую младость;
Беспечною рукой меня венчала радость,
И муза чистая делила мой досуг.
На шумных вечерах друзей любимый друг,
Я сладко оглашал и смехом и стихами
Сень, охраненную домашними богами.
Когда ж, вакхической тревогой утомясь
И новым пламенем незапно воспалясь,
Я утром наконец являлся к милой деве
И находил ее в смятении и гневе;
Когда, с угрозами, и слезы на глазах,
Мой проклиная век, утраченный в пирах,
Она меня гнала, бранила и прощала, –
Как сладко жизнь моя лилась и утекала!
Зачем от жизни сей, ленивой и простой,
Я кинулся туда, где ужас роковой,
Где страсти дикие, где буйные невежды,
И злоба, и корысть! Куда, мои надежды,
Вы завлекли меня! Что делать было мне,
Мне, верному любви, стихам и тишине,
На низком поприще с презренными бойцами!
Мне ль было управлять строптивыми конями
И круто напрягать бессильные бразды?
И что ж оставлю я? Забытые следы
Безумной ревности и дерзости ничтожной.
Погибни, голос мой, и ты, о призрак ложный,
    Ты, слово, звук пустой…
            О нет!
    Умолкни, ропот малодушный!
    Гордись и радуйся, поэт:
    Ты не поник главой послушной
    Перед позором наших лет;
    Ты презрел мощного злодея;
    Твой светоч, грозно пламенея,
    Жестоким блеском озарил
    Совет правителей бесславных;(4)
    Твой бич настигнул их, казнил
    Сих палачей самодержавных;
    Твой стих свистал по их главам;
  Ты звал на них, ты славил Немезиду;
    Ты пел Маратовым жрецам
    Кинжал и деву-эвмениду!
Когда святой старик от плахи отрывал
Венчанную главу рукой оцепенелой,
  Ты смело им обоим руку дал,
    И перед вами трепетал
    Ареопаг остервенелый.
Гордись, гордись, певец; а ты, свирепый зверь,
    Моей главой играй теперь:
Она в твоих когтях. Но слушай, знай, безбожный:
Мой крик, мой ярый смех преследует тебя!
    Пей нашу кровь, живи, губя:
    Ты всё пигмей, пигмей ничтожный.
  И час придет… и он уж недалек:
    Падешь, тиран! Негодованье
Воспрянет наконец. Отечества рыданье
    Разбудит утомленный рок.
Теперь иду… пора… но ты ступай за мною;
Я жду тебя».

    Так пел восторженный поэт.
И всё покоилось. Лампады тихий свет
    Бледнел пред утренней зарею,
И утро веяло в темницу. И поэт
    К решетке поднял важны взоры…
Вдруг шум. Пришли, зовут. Они! Надежды нет!
    Звучат ключи, замки, запоры.
Зовут… Постой, постой; день только, день один:
    И казней нет, и всем свобода,
    И жив великий гражданин
    Среди великого народа.(5)
Не слышат. Шествие безмолвно. Ждет палач.
Но дружба смертный путь поэта очарует.(6)
Вот плаха. Он взошел. Он славу именует…(7)
        Плачь, муза, плачь!..