— Вполне вероятно, что жемчужина лежала там со времен Густава Васы[11]
и что какая-нибудь тяпа-растяпа — знатная дворянская девчонка — спустилась в погреб за бутылкой светлого пива да и рассыпала там свое жемчужное ожерелье, — рассуждал прославленный сыщик Калле Блумквист. — Но возможно ли это? Когда решаешь криминалистическую задачу, — продолжал он, поворачиваясь на бок, чтобы заглянуть в глаза воображаемому собеседнику, — нужно всегда считаться с реальностью, — знаменитый сыщик крепко ударил кулаком по земле, — а истина, реальность состоит в том, что жемчужина этаВоображаемый собеседник явно не возразил ему, потому что прославленный сыщик Блумквист продолжал:
— Спрашивается: видел ли кто-нибудь дядюшку Эйнара с жемчужным ожерельем на шее? Расхаживает ли он по городу, так и сверкая жемчужинами и драгоценностями? — Рука знаменитого сыщика решительно хлопнула по земле: бац! — Определенно нет! Поэтому, — и он схватил воображаемого собеседника за отворот пальто, — если этот дядюшка Эйнар расхаживает тут, сея вокруг жемчуга, то вправе ли я рассматривать это как крайне подозрительное обстоятельство или нет?
Ни малейшего возражения не последовало.
— Однако, — продолжал суперсыщик, — разве я из тех, кто судит на основании одних лишь инди… индиций[12]
? Дело это необходимо расследовать, и я полагаю, я осмеливаюсь утверждать, что я с этим справлюсь.Тут воображаемый собеседник разразился таким потоком лестных суждений относительно детективных способностей господина Блумквиста, что самому господину Блумквисту они показались даже чуточку чрезмерными.
— Ну, ну, без преувеличений, — мягко сказал он. — Лучший сыщик, который когда-либо существовал на свете?.. Это все же, несколько преувеличено. Лорд Питер Уимси тоже был не промах!
Калле достал записную книжку. Под рубрикой «Особенно подозрительные обстоятельства» он добавил: «Наносит ночные визиты в развалины замка. Теряет жемчужины».
Очень довольный, он перечитал все свои записи о дяде Эйнаре. Теперь для полноты счастья оставалось только одно: получить отпечаток пальца дяди Эйнара! На это ушло все утро. Он часами болтался вокруг своей жертвы, подставляй ей самым коварным образом маленькую штемпельную подушечку из своей домашней игрушечной типографии. Он надеялся, что дядя Эйнар по рассеянности поместит указательный палец сначала на подушечку, а затем на нужный листок бумаги. Но как ни странно, дядя Эйнар так и не попался в ловушку.
— Видать, продувная он бестия, — фыркнул Калле.
Оставалось одно — усыпить его с помощью хлороформа, а затем попытаться взять отпечаток пальца, пока дядя Эйнар без сознания.
— Валяешься тут, лодырь несчастный, а представление через пятнадцать минут!
Андерс, повиснув на заборе, бросал уничтожающие взгляды на кейфовавшего Калле. Хорошо отдохнувший Калле вскочил. Нелегко быть одновременно и сыщиком, и артистом цирка! Он пролез через дыру в заборе и помчался во всю прыть рядом с Андерсом.
— Хоть кто-нибудь пришел? — задыхаясь, спросил он.
— Спрашиваешь! — ответил Андерс. — Все места заняты. А многие стоят.
— Тогда мы, верно, почти разбогатели?
— Сбор — восемь крон пятьдесят эре, — ответил Андерс. — Вместо того чтобы валяться на зеленой лужайке, как турецкий паша, ты бы лучше сменил Еву Лотту в кассе.
Они ринулись вверх по лестнице на чердак пекарни. Там уже стояла Ева Лотта и смотрела в щелочку между ставнями.
— Битком набито! — сказала она.
Калле подошел к окну и тоже заглянул в щелочку. В саду сидели все ребята из их квартала, а также несколько пришлых чужаков. Кроме того, на самой передней скамейке восседал, словно на троне, дядя Эйнар. Рядом с ним сидели пекарь и фру Лисандер, а на следующей скамейке Калле увидел собственных папу и маму.
— Я так нервничаю, что у меня ноги подкашиваются, — пискнула Ева Лотта. — Будьте готовы к тому, что в акробатическом номере я свалюсь вам прямо на голову. И конь, который развозит хлеб, не в духе, так что опасаюсь худшего, зря я его дрессировала!
— Смотри! Не опозорь нас, — строго сказал Андерс.
— Пора начинать! — нетерпеливо воскликнул дядя Эйнар.
— Полагаю, это решаем мы, — заметил директор цирка.