Читаем Том 2: Театр полностью

Граф. И я ее понимаю. Люди с такой внешностью, как у нашего незабвенного короля Фридриха, не разгуливают по улице. Да я бы и не хотел, чтобы они разгуливали. О черт! В умелых руках такое сходство могло бы стать средством поразить воображение толпы и породить легенды. Легенды нас когда-нибудь погубят, милостивый государь. Они и так нас душат. Легенда о королеве уже наделала много бед. Одних она восстанавливает против королевы, других делает её сторонниками. А это беспорядок. Душа моя не приемлет беспорядка. Вот причина, по которой я хотел поблагодарить вас за принятое ею решение, ибо оно мудро. Я полагал, что вы к нему причастны. Но я ошибся. Оставим это. (Пауза. Граф Фён снова садится в кресло и оказывается очень близко к Станиславу.) Милостивый государь, я хотел бы вам продемонстрировать, насколько я с вами откровенен. Возьмите стул и сядьте. У вас усталый вид. Берите стул и садитесь — вы же не в кабинете шефа полиции. Мы просто беседуем. Среди этих книг, составленных вашими коллегами, вы должны себя чувствовать как дома. (Станислав берет стул и садится как можно дальше от кресла фон Фёна.) Ближе, ближе. (Станислав придвигает стул.) Хочу доказать, что я с вами откровенен и свободно излагаю свои мысли. (Помолчав) Милостивый государь, прошу меня простить, но скажу вам прямо: пока я наносил визит королеве, мне казалось, что вы невидимо присутствовали при нашей беседе. (Станислав встает.) Ну, ну! Не надо так. Спокойствие. Я не сказал, что вы присутствовали при нашей беседе, — я сказал, что мне так показалось. Министр полиции должен быть всегда начеку. Нас так часто обманывают. (Станислав снова садится.) Романический способ, которым вы достигли своего нынешнего положения, не вызывает у меня никаких подозрений. Но вы провели Фёна, а это нехорошо. Я должен был понять, что это один из тех блестящих спектаклей, которые так хорошо удаются Ее Величеству. Я был ослеплен его блеском, надо вам в этом признаться. На следующий день в библиотеке я применил против вас испытанную хитрость, которая редко не достигает цели. Я сказал Ее Величеству, что мои люди вас взяли, что я вас допросил и что вы выдали своих сообщников.

Станислав (встает). Сударь!

Граф. Спокойно. Спокойно. Я хотел, чтобы вы заволновались и вышли из себя. Королева носит вуаль. Я не мог следить за выражением ее лица. Ее Величество — сильная женщина. Что же до вас, то одно из двух: или вы спрятались в библиотеке, или нет. И тогда, сударь мой, вы проявили самообладание, перед которым я снимаю шляпу.

Станислав. Что вам от меня нужно?

Граф. Я скажу. (Поднимается с места и идет к стулу Станислава. Опирается руками на его спинку.) Я не поверил ни единому слову из того, что вы пытаетесь мне внушить, и это тоже говорит в вашу пользу. Вы мне нравитесь. Королева решила оставить свои мрачные привычки и занять свое место при дворе. Она приняла это решение, руководствуясь вашим энтузиазмом, — по крайней мере, мне так кажется, — и я готов держать пари, что это не игра воображения. Дайте мне договорить.

Но для чего все это ваше сенсационное путешествие, если оно должно только пыль в глаза пустить?

О чем мечтает эрцгерцогиня? Дожить до того дня, когда ее невестка обеспечит могущество трона, и спокойно умереть. Вместо этого что происходит? Королева пренебрегает своими обязанностями. Она их презирает и обвиняет свекровь в составлении заговора. Заговор! Откуда у нее на это силы возьмутся? Не проходит дня, чтобы она меня не вызвала и не умоляла повлиять на королеву.

Нет. Нужно, чтобы от этого путешествия была какая-то польза. Нельзя, чтобы королева затеяла в столице нечто, что потерпит крах. Нужно, чтобы ей не наскучила рутина, которая состоит в перебирании бумаг, связующих государя с исполнителями его воли, в уламывании стариков-министров, в выслушивании их жалоб. Она выбрала плохую роль. Но исполняет ее героически.

Что произойдет завтра? Скажите, что? Королеву толкают на то, чтобы она заявила о своих правах. Ей скажут, что эрцгерцогиня правит вместо нее и не хочет ей уступать. Она начнет сама править. Ей надоест. Все станет ей противно. И она уедет.

Что бы мы хотели от Ее Величества? Чтобы она стала кумиром. Чтобы она своим блеском затмила отвратительную реальность, перед которой женщина ее масштаба никогда не спасует. Когда королева отсутствует, эта реальность становится очевидной для народа. Вот в чем проблема. Нам нужен человек долга, а не человек двора. Человек, согласный спасти королеву. Человек, который смог бы ей доказать, что от нее не требуют заниматься неблагодарным трудом, что эрцгерцогиня любит ее, как родную дочь, и хочет переложить на свои плечи тяжесть этих скучных повседневных забот. Вы начинаете понимать меня?

Перейти на страницу:

Все книги серии Жан Кокто. Сочинения в трех томах с рисунками автора

Том 1: Проза. Поэзия. Сценарии
Том 1: Проза. Поэзия. Сценарии

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.В первый том вошли три крупных поэтических произведения Кокто «Роспев», «Ангел Эртебиз» и «Распятие», а также лирика, собранная из разных его поэтических сборников. Проза представлена тремя произведениями, которые лишь условно можно причислить к жанру романа, произведениями очень автобиографическими и «личными» и в то же время точно рисующими время и бесконечное одиночество поэта в мире грубой и жестокой реальности. Это «Двойной шпагат», «Ужасные дети» и «Белая книга». В этот же том вошли три киноромана Кокто; переведены на русский язык впервые.

Жан Кокто

Поэзия
Том 2: Театр
Том 2: Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту. Обращаясь к старым мифам и легендам, обряжая персонажи в старинные одежды, помещая их в экзотический антураж, он говорит о нашем времени, откликается на боль и конфликты современности.Все три пьесы Кокто на русском языке публикуются впервые, что, несомненно, будет интересно всем театралам и поклонникам творчества оригинальнейшего из лидеров французской литературы XX века.

Жан Кокто

Драматургия
Эссеистика
Эссеистика

Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература / Культурология / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Том 3: Эссеистика [Трудность бытия. Опиум. Дневник незнакомца]
Том 3: Эссеистика [Трудность бытия. Опиум. Дневник незнакомца]

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература

Похожие книги

Анархия
Анархия

Петр Кропоткин – крупный русский ученый, революционер, один из главных теоретиков анархизма, который представлялся ему философией человеческого общества. Метод познания анархизма был основан на едином для всех законе солидарности, взаимной помощи и поддержки. Именно эти качества ученый считал мощными двигателями прогресса. Он был твердо убежден, что благородных целей можно добиться только благородными средствами. В своих идеологических размышлениях Кропоткин касался таких вечных понятий, как свобода и власть, государство и массы, политические права и обязанности.На все актуальные вопросы, занимающие умы нынешних философов, Кропоткин дал ответы, благодаря которым современный читатель сможет оценить значимость историософских построений автора.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Дон Нигро , Меган ДеВос , Петр Алексеевич Кропоткин , Пётр Алексеевич Кропоткин , Тейт Джеймс

Фантастика / Публицистика / Драматургия / История / Зарубежная драматургия / Учебная и научная литература