Том 2. Восхищение

Откуда то обретя силы, когда, взяв под мышки, Лаврентий поднял его, старик удержался на ногах и сделал несколько шагов к столу, где лежала закутанная Ивлита. Схватился руками за край и хрипел: “Покажи мне ее, мальчик”. Лаврентий откинул шкуру. В обмороке, перешедшем в сон, дочь предлагала отцу в последний раз свою невыносимую красоту. Корсаж, разорванный ею в неистовстве, открывал грудь, грудь покойной жены лесничего. Плечи невероятно голые, ослепительно белые. Оторвавшись от стола, отец ринулся на дочь, и руками скелета вцепился ей в горло. “Блядь, изменить захотела, не дождалась пока умру”... Крик женщины заставил опомниться поглощенного думами Лаврентия. Схватив старика за кисти, он с трудом разжал их, оттянул его и отбросил к стене. Обезумевшая Ивлита приподнялась, по горлу сползала кровь. А старик выхаркивал: “Блядь, блядь, проклята, подохнешь, предпочла разбойника, повесят с ним вместе, покоя тебе не будет, прелюбодейка”... Зажимая себе рот рукой, точно поносила она, полуголая Ивлита смотрела на отца, ничего не видя. Слов не понимала. Но хрип умиравшего был оскорбителен и без слов, горло ныло и мучило, точно пальцы продолжали сжиматься. “Замолчи, сумасшедший”, орал Лаврентий бившемуся старику. Видя что тот не унимается, подошел и ударил ногой в лицо. Сгреб Ивлиту, посадил к себе на плечо, вышел и зашагал под гору

6

Весна в горах наступает с таким, против низменной, опозданием, что горец, спустившись, полагает, плоскостные мол никогда не выходят из лета, душного и отвратительного. Впечатление это усиливается, если он путешествует до моря, если же до моря добирается не по дороге, а пользуясь течением реки, которая в четыре часа, со скоростью головокружительной, доносит до соли волн плот или большую лодку, сильно нагруженные, чтобы в стремнинах не перевернуло, и на коих зорко следят по сторонам кормчие когда во время оттолкнуться от береговых скал, иначе разобьет: если таким образом спускаются горцы к морю, то просто оказываются в аду

Противоречие это усотеряло разницу между месяцами, проведенными в деревушке, и деловой и хлопотной поездкой, и Лаврентий, лежа на дне покачивавшейся у морского берега барки, пока зобатые доставали весла, так как теперь надо было уже грести, чтобы достичь ближайшего местечка, отвечал неохотно на вопросы товарищей, страдал от солнца и не мог не думать об Ивлите. Там в горах ее присутствие наделяло божественным счастьем, здесь он убеждался, что Ивлита опутала его нехорошими сетями, отняв у него свободу. Прежде его разговоры о преимуществах разбоя были больше упражнениями в красноречии, а объезд выражавших покорность деревень и ограбление почты упражнениями в смелости, теперь же Лаврентий сознавал, что он уже не волен располагать начатым делом, что им руководит необходимость, он неосторожно попробовал играть с вещами, силы которых не нащупал, и принужден был теперь плыть не рассуждая. Еще недавно, сокровища, которых он искал, были ему нужны, даже не из жадности, из желания перемен и роскоши. Когда деньги попали ему в руки, большие деньги, он не знал что с ними делать, все почти роздал, а остатки, зарытые в земле, лежали без пользы, как ни к чему таятся богатства в пещерах и на дне озера. Ивлита, его овладев умом, все опрокинула. Будь то женщина как все крестьянки, не из за чего было тревожиться. Но ее красота продолжала оставаться для Лаврентия непостижимой, она сама сверхъестественной, требуя чрезвычайных почестей, подарков, приношений. Забытые деньги он откопал, отдал ей, смотрел, как пересыпала она монеты с ладони на ладонь, набирала пригоршни, и разводя пальцы, себя убаюкивала золотым дождем. А пальцы, каких только колец не требовали они, каких ожерелий не ждала ее шея, какого венца головища. Можно очистить все ризницы, обобрать все чудотворные иконы, и всего этого, в глазах Лаврентия, было бы едва ли достаточно, чтобы достойно украсить Ивлиту. И уже не можно было грабить, а надо было

Испугавшись, молодой человек попробовал себя успокоить, уверяя, что он де силен и всего добудет. Но самоуверенность не помогала. Свобода была утрачена и с ней отцвела жизнь. Точно жертвы заразили его недугом несуществования. Точно горы, в которых он навсегда застрял, сделали его подневольным, вроде водопада или ползучего ледника. Отлетел призрак сладчайший и чтобы доказать действительность которого Лаврентий дезертовал и сбросил монаха, и бедный учитывал, что уже потерпел крушение

Покорившись, Лаврентий должен был вернуться к делу. Начались совещанья, приготовленья, в ожидании прихода весны. Но заняться каким либо средним делом, набедокурить поблизости, Лаврентий не мог. Нужен был удесятеренный доход, что нибудь исключительное. Грабить церкви тоже в конце концов не стоило, много хлопот, и осложнения с местными жителями. И не ходить же, в самом деле, по лесу в церковном облачении и с хоругвями? А пачкаться ради удовольствия пить водку из святой чаши тоже не стоит. Разве подвернется случай...