Том 2. Восхищение

Новая обстановка была крайне тягостна для Лаврентия. Его смущало, что он, не скрываясь сам, принужден был скрывать кто он, прикидываться купцом и день целый проводить в бездействии за столиком, болея от жары, отсутствия водки, и глядя как снуют под смоковницами и чинарами обыватели, во всякую погоду с головой непокрытой, но когда каплет, то под зонтиками и босиком, неся в руке обувь, снятую из бережливости. Время уходило, а неизвестно было когда наступит минута действовать, и главное вернуться в горы, к Ивлите. Теперь он уже ни в чем не упрекал ее, хотел ее видеть, волновался из за нее. Подчас не прочь был бросить все и бежать. Но как вернуться, ничего не сделав, с пустыми руками

А Галактион все оттягивал, настаивал, что необходимо еще подождать, что дело слишком заманчивое и редкое, глупо испортить сгоряча, и прочее. Ссылался на полученные сведения, читал какие то письма, обещал все скоро устроится. Попутно возвращался к заключенным с шайкой условиям, пересматривал их, выговаривал новые, незаметно, без угроз, с ужимками. Лаврентий понимал, что Галактион мошенничает, с презрением думал об его уловках, порешив, в случае надобности, силой отстоять себя. Когда же жаловался Галактиону на медлительность, на невыносимое окружение, увещеваниям не было конца

“Пойми, говорил Галактион перед сном, когда уходил к себе с Лаврентием, что здесь не горы. До вас власти не добираются, но у вас есть законы, мы же у властей под боком и потому живем в беззаконии. Вы грабите, мы воруем. Но если вы грабите изредка, и есть возможность вас сократить десятинами, так как вас легко найти, мы воруем постоянно, с первых зубов и до последних, и нельзя договориться, так как не знаешь с кем договариваться. Вы нападаете спереди, мы же обкрадываем исподтишка, и всегда в розницу. Если бы ты у меня явился разодетым на прием, потому де что ты разбойник, и потребовал откупа, как это делается наверху, тебя подняли на смех, здесь над моей болезнью даже смеются. Тут не только в крылья не верят, в них и ты не веришь, здесь ни во что не верят, над всем издеваются и всем торгуют. Каждый считает другого мошенником и потому всегда на чеку. Вы живете установленным порядком, и если что и случается, никогда своего не выдадете, а здешние, делая вид что бунтари, первые донесут на тебя, если ты им не понравишься. А до гадостей, на какие они способны, до грязи их ты никогда и не додумаешься. Тут нужна особая осторожность и другие нравы, надо действовать умеючи, а то погибнешь, сам того не заметив”

И Лаврентий ждал. Море, разлитое перед ним, ничего ему не говорило и усугубляло только его скуку. Иногда, бродя по деревянной пристани, он пытался присмотреться к работам, как грузят суда бревнами, которые он не раз вязал в плоты, сырыми кожами, сушеными плодами, как привозят сельдь и ставят сети. Но этот быт был ему чужд и противен. Местных блюд, преимущественно рыбных, он не переносил и стал хворать. Кое кто из спутников свалился от лихорадки, и весьма злокачественной. Глядя на то, как в море полощутся у берега, Лаврентий думал, что может переплыть бурную реку, но погрузиться в эти волны так же неприятно, как жить около. Особенно жестоки были ночи: духота и нельзя открыть окна, чтобы комары не заели

Однажды, проходя по набережной, он остановился около штопавшего сеть матроса, ошеломил ударом и сбросил его в воду, не подумав даже, что могут быть свидетели. Только когда матрос и не показался на поверхности, Лаврентий оглянулся, но никого не было. Однако на утро тело было неподалеку от местечка выброшено на берег и вызвало толки. Говорили даже, что кто то якобы видел как на матроса нападали и легко может опознать убийцу. Галактион был особенно взволнован, потел, вместо одной салфетки покрыл лысину двумя, суетился между столиками, крича, что надо вызвать из города судей. Но когда вечером Лаврентий сказал ему: “это я сделал от тоски по жене, изводишь ты меня”, Галактион не удивился и обозвал сухо глупцом. “Кровь у тебя дымная, смерти ищет”, добавил он. “Чего ее искать то, огрызнулся Лаврентий, кажется не на дне морском только, а и под снегом ее достаточно”. “Вздумал дурить, зашипел Галактион, еще сильнее выпучив глаза, хочешь, чтобы завтра же всех нас отвезли в тюрьму”. “А ты не хитри, а то тоже к рыбам отправлю”. Галактион не испугался, но в ту ночь не спал дома, а вернувшись перед восходом солнца, заявил постояльцам: “трогайтесь, оставаться тут больше нельзя, да и пора приступать к работе. Только, так как будут дополнительные расходы, по твоей, Лаврентий, глупости, то”... и выговорил еще ряд уступок

Нагрузили лошадей ящиками и долго шли дорогой по берегу, потом повернули в заросли кизильника, вскрыли там ящики, достали ружья, обвесились патронами и продолжали шествие. Шакалы, еженочно угощавшие местечко плачем, теперь то и дело выскакивали из кустов и убегали, но стрелять в них не приходилось. После полудня, заслышав свисток, Галактион объявил привал и отдых до вечера