Том 2 (выборочно)

— Как на что? — опешил Ленька. — Ведь семья у меня! Что ни заяц, то шапка! Я в тот раз ноги отморозил — думал, пропаду вовсе, — неожиданно для себя пожаловался он. — Болото… Ветер в ушах свистит… — Он поежился. — Вот так-то и отец, бывало…

Егорка вспомнил, как встретил у ворот школы посиневшего, промерзшего Леньку. Он заволновался:

— Брось ты это… зайцев своих! Не доведут они до добра! Ведь ты в школу не ходишь!

— А я в школу и не пойду, — твердо сказал Ленька.

— Почему? — удивился Егорка.

— Из-за тебя не пойду, из-за ребят не пойду, из-за Татьяны Андреевны не пойду! — неожиданно со злостью выпалил Ленька.

Егорка смотрел на него испуганными глазами.

— Татьяна Андреевна не верит мне… Думает — гуляю, шатаюсь… — Голос у Леньки дрогнул. — Никто жизни моей не знает!

Егорка схватил товарища за рукав и, забыв предупреждение учительницы, быстро заговорил:

— Татьяна Андреевна сама меня послала. Жалеет она тебя, беспокоится. Я ведь не сам пришел…

Ленька выдернул свой рукав и отвернулся.

Егорка тронул его за плечо.

— Ты на меня не сердись. Я ведь тогда в классе по дружбе…

Ленька молчал, сглатывая слезы.

* * *

Егорка пришел к Татьяне Андреевне взволнованный. Из его сбивчивого рассказа выходило так, что не ходит Ленька в школу не потому, что заленился, а потому, что она, Татьяна Андреевна, не верит ему больше. А на зайцев ходил он потому, что ребятам нужны шапки. А зайцы все равно не словились, и только намучился с ними Ленька.

— Сказал: «Не пойду в школу», а сам заплакал.

Егорка замолчал и добавил с тяжелым вздохом:

— Никто жизни его не знает…

Татьяна Андреевна посмотрела на его доброе огорченное лицо и встала.

— Ну иди! Спасибо тебе.

Егорка широко раскрыл глаза и не двинулся с места.

— Как же… с Ленькой-то?

Он хотел еще что-то сказать, но Татьяна Андреевна замахала руками:

— Иди, иди!

Он хмуро и укоризненно посмотрел на нее: «Четыре года учила его… А случись что-нибудь…» И вышел с тяжелым чувством обиды за товарища: «Ничего, Ленька, сами обдумаем!»

Татьяна Андреевна надела шубку, схватила платок и остановилась.

«Я до сих пор верила тебе, Леня!» — вдруг отчетливо вспомнила она свои слова. И перед ней сразу встало испуганное, умоляющее лицо Леньки, вспомнился его отчаянный крик, который вызвал смех всего класса: «Я зайцев ходил стрелять!»

Он испугался, что она не верит ему больше.

Татьяна Андреевна вдруг поняла: «Я не осталась с ним, не узнала, не расспросила… Я ничего не сделала!»

Завязывая на ходу платок, учительница почти бежала по длинной деревенской улице…

А в избе шло тяжелое объяснение.

Расстроенный приходом ребят, Ленька надрывно кричал матери:

— Я бы сам тебе все починил! Я не отказывался! Я вон в школу из-за вас не хожу!

Татьяна Андреевна остановилась в сенях и прислушалась.

— Из-за вас! Из-за вас! Все ноги себе отморозил! Вруном перед Татьяной Андреевной сделался… А она тоже на меня сердится… Если бы пришел к ней с зайцами, может, поверила бы…

Татьяна Андреевна отворила дверь. Ленька, уронив голову на край стола, плакал громко и жалобно. Пелагея, опустив руки, стояла над ним молчаливая и испуганная. Татьяна Андреевна бросилась к Леньке:

— Тише… тише… Я не сержусь. Я верю тебе…

Ленька поднял мокрое от слез лицо, он силился что-то сказать, но неожиданный визг заглушил его слова.

Уткнувшись друг дружке в плечо пушистыми головками, двойняшки залились звонким плачем.

— Что это? — испуганно спросила Татьяна Андреевна.

— Это… Манька-Танька, — засмеялся Ленька, вытирая пальцами не просохшие от слез щеки.

* * *

Майское солнце заливало Ленькину избу. Оно пробивалось во все щели, золотым ручейком струилось по крашеному полу, зайчиком пробегало по светлым волосам двойняшек и гладило горькие морщины матери. Вестей от отца не было. Последнее Ленькино письмо, посланное в госпиталь, пришло обратно с короткой надписью: «Выбыл». Ленька не показал его матери. Вместе с Татьяной Андреевной они написали запрос в полк.

Время шло. Немногое изменилось в Ленькиной жизни, но изменилось главное: ученье наладилось, в семье наступил мир и жизнь пошла ровнее. Только об отце вспоминать было больно, о нем старались говорить меньше.

Был первый день праздника. Накануне Пелагее прислали из колхоза подарки для ребят. Двойняшки в одинаковых платьицах, как два розовых цветка, сидели на подоконнике, высовывая на улицу свои пушистые головки. Нюрка, поскрипывая новыми башмачками, бегала по избе; Николка, засучив рукава ковбойки, тер мылом красные уши. Ленька, с удовольствием поглядывая на принаряженных ребят, вместе с матерью рылся в сундуке: к его новым брюкам в полосочку не подходила старая, изношенная за зиму рубаха. Егорка, нарядный и радостный, вбежал в избу. На нем была зеленая гимнастерка, из кармана торчал карандаш, жесткий воротник провел под Егоркиным подбородком красную черту.

— В Веселовке кино нынче! Собирайся! Ребята ждут!