Том 20. Крошка Доррит. Книга первая

— Этот? — спросила миссис Кленнэм, снова указывая негнущимся пальцем на дверь.

— О нет, сударыня!

— В таком случае, кто-нибудь из его знакомых?

— Нет, что вы, сударыня. — Крошка Доррит решительно покачала головой. — Нет, нет! Тот человек совсем не похож на него и не имеет с ним ничего общего.

— Ну, бог с ним, — сказала миссис Кленнэм, почти улыбаясь. — Это не мое дело. Я только потому спрашиваю, что отношусь к вам с участием; и если не ошибаюсь, я была вашим другом тогда, когда у вас других друзей не было. Разве это не так?

— Так, сударыня; именно так. Не раз бывало время, когда, если бы не вы и не работа, которую я у вас получала, мы должны были бы отказывать себе решительно во всем.

— Мы? — повторила миссис Кленнэм, взглянув на часы своего покойного мужа, всегда лежавшие перед нею на столе. — А много ли вас?

— Сейчас остались только мы с отцом — я хочу сказать, нам с отцом приходится содержать только самих себя.

— А что, вы испытали много лишений — вы, ваш отец и кто там еще у вас есть? — спросила миссис Кленнэм с рассчитанной небрежностью, задумчиво вертя часы в руках.

— Иногда нам приходилось нелегко, — сказала Крошка Доррит своим тихим, робким голосом, и как всегда без тени жалобы, — но я думаю, не тяжелее, чем приходится многим.

— Хорошо сказано! — живо откликнулась миссис Кленнэм. — Совершенно справедливо! Вы хорошая, разумная девушка. И вы умеете быть благодарной, если я не обманываюсь в вас.

— Это вполне естественно и никакой заслуги тут нет, — сказала Крошка Доррит. — Как же мне не быть благодарной вам?

Миссис Кленнэм с ласковостью, на каковую сновидица Эффери даже во сне не могла бы счесть ее способной, притянула к себе маленькую швею и поцеловала в лоб.

— Ну, ступайте, Крошка Доррит! — сказала она. — Не то опоздаете, бедное мое дитя.

Ни в одном из снов, смущавших покой миссис Эффери с тех пор, как за нею стала водиться эта особенность, не видела она ничего более удивительного. Этак ей чего доброго следующий раз приснится, как и другой умник целует Крошку Доррит, а потом — как оба умника бросаются друг другу в объятия и дружно льют слезы любви к человечеству. От такого предположения у миссис Эффери закружилась голова, и она едва не скатилась с лестницы, провожая Крошку Доррит к выходу, чтобы запереть за ней на все засовы дверь.

Выпуская Крошку Доррит из этой двери, она вдруг обнаружила, что мистер Панкс вовсе не ушел — как следовало бы ожидать в менее таинственном месте и при менее таинственных обстоятельствах, — а нетерпеливо снует взад и вперед по палисаднику перед домом. Как-только он завидел Крошку Доррит, он повернул ей наперерез и, поравнявшись с нею, пробормотал, приложив палец к носу: «Панкс-цыган, предсказатель будущего!» — после чего немедля скрылся из виду.

— Господи твоя воля, вот теперь еще цыгане и предсказатели будущего, — воскликнула миссис Эффери, явственно расслышавшая его слова. — Только этого тут недоставало!

Эта новая загадка совсем ошеломила ее, и она медлила в дверях, несмотря на разыгравшееся ненастье. Дождь лил все сильнее, тучи стремглав неслись по небу, ветер налетал порывами, хлопал где-то оторванными ставнями, вертел ржавыми флюгерами и колпаками печных труб, и так бесновался на соседнем маленьком кладбище, как будто задумал выдуть всех покойников из могил. А глухие раскаты грома, сотрясавшие небо, точно грозили возмездием за подобное святотатство, упорно твердя: «Мертвых не тревожь! Мертвых не тревожь!»

В миссис Эффери страх перед громом и молниями боролся со страхом перед сверхъестественными силами, притаившимися во мраке зловеще притихшего дома, и она стояла на пороге, колеблясь, входить в дом или нет — как вдруг резкий порыв ветра положил конец ее колебаниям, захлопнув за нею дверь.

— Что теперь делать, что теперь делать! — вскричала миссис Эффери, в ужасе ломая руки: сон на этот раз принимал и вовсе дурной оборот. — Ведь в доме никого нет, кроме нее, а ей так же невозможно выйти из своей комнаты, как мертвецу из могилы!

Накинув передник на голову в защиту от дождя, миссис Эффери с плачем металась по узкой мощеной дорожке, не зная, что предпринять. Наконец она снова подбежала к двери и, нагнувшись, прильнула глазом к замочной скважине. Зачем, трудно сказать — едва ли она надеялась, что от ее взгляда ключ повернется в замке: однако точно так же поступили бы на ее месте многие.

Вдруг она вскрикнула и выпрямилась, почувствовав, как что-то тяжелое легло на ее плечо. Это была рука — мужская рука.

Человек, которому принадлежала эта рука, был одет по-дорожному, в картуз с меховой опушкой и широченный плащ. По виду он походил на иностранца. У него была густая, черная как смоль шевелюра, такие же усы, только на концах отливавшие рыжиной, и большой крючковатый нос. Он засмеялся, видя испуг миссис Эффери; и при этом усы его вздернулись вверх, к носу, а нос загнулся вниз, к усам.

— Что с вами? — спросил он на чистейшем английском языке. — Чего вы испугались?

— Вас, — с трудом выговорила Эффери.

— Меня, сударыня?