том 21. Труд

Этого-то страшного пробуждения и ждала со все возрастающим страхом Сюзанна. Ведь она и ее сын — последние в роду; Поль единственный представитель семьи Кюриньонов по мужской линии. Ее тетка Лора недавно умерла в монастыре кармелиток, где провела более сорока лет; двоюродный брат Андре давно умер в доме умалишенных, куда был помещен еще в детстве. И теперь, когда Поль посещал вместе с матерью г-на Жерома, тот смотрел на него долгим взглядом, в котором ясно сквозила сознательная мысль. Перед стариком стоял единственный и хрупкий отпрыск мощного ствола того дуба, который он когда-то надеялся видеть бурно растущим и разветвляющимся во все стороны. Разве дерево его семьи не содержало в себе новых соков, запаса здоровья и мощи, почерпнутого в крепких и сильных предках-рабочих? Разве не предстояло его потомству расцвести, распространиться вширь, завоевать все блага и все радости земли? И что же! Ужо в его внуках эти соки иссякли: извращенная жизнь богачей на протяжении менее полувека испепелила издревле накопленный запас дедовских сил. Теперь этот опечаленный старик, последний свидетель былого, живший среди груды развалин, видел перед собою лишь Поля, утонченного, нежного юношу, которого жизнь, казалось, намеренно оставила в дар Кюриньонам: то был драгоценный отпрыск, сохранившийся для того, чтобы род их мог снова пустить корни и расцвести на новой почве. Какая горечь, какая мучительная ирония была заключена в том обстоятельстве, что ныне один Поль, спокойный и рассудительный ребенок, оставался в огромном гердашском доме, в том царственном жилище, за которое г-н Жером некогда так дорого заплатил, питая горделивую надежду заселить его когда-нибудь своими многочисленными потомками! В ту пору г-н Жером мысленно уже видел, как в этих обширных комнатах поселятся несколько семейств, уже слышал смех многочисленных мальчиков и девочек, которых становилось все больше; он хотел превратить гердашский дом в счастливое, роскошное семейное обиталище, в царство, в котором должна была господствовать постепенно разраставшаяся династия Кюриньонов. А на деле случилось так, что эти комнаты день за днем все более пустели; опьянение, безумие, смерть обрушились на дом; и, наконец, явилась развратительница, довершившая катастрофу; со времени пожара на «Бездне» две трети комнат стояли запертыми, весь третий этаж пустовал, даже парадные гостиные внизу открывались лишь по субботам, чтобы впустить в них солнечный свет. Роду Кюриньонов предстояло угаснуть, если только Поль не восстановит его; а то царство, где должна была протекать цветущая жизнь этого рода, превратилось в огромный пустой дом, который тяжким бременем лежал на плечах жившей в нем внутренне разъединенной семьи; этот дом ожидало забвение, запустение, если только в него не вольется новая жизнь.

Прошла еще неделя. Теперь слуга уже различал в смутном лепете г-на Жерома отдельные слова. Потом из этого лепета возникла отчетливая фраза; слуга передал ее Сюзанне.

— Сегодня утром, сударыня, хотя и не без труда, господин Жером снова повторил: «Надо вернуть назад, надо вернуть назад».

Сюзанна не поверила. Эти слова показались ей непонятными. Вернуть? Что вернуть?

— Прислушайтесь внимательнее, друг мой, постарайтесь яснее расслышать, что именно говорит господин Жером.

На следующий день слуга с еще большей уверенностью повторил то, о чем рассказал накануне.

— Уверяю вас, сударыня, что господин Жером говорит: «Надо вернуть назад, надо вернуть назад», — и этак раз двадцать — тридцать кряду; он говорит тихо, без перерыва, будто вкладывает в эти слова все силы, которые у него еще сохранились.

С того вечера Сюзанна решила сама наблюдать за дедом, чтобы удостовериться, как обстоит дело. На следующий день г-н Жером уже не смог подняться с постели. Мозг его прояснился, зато ноги и туловище оцепенели в неподвижности, казалось, предвещавшей наступление смерти. Сюзанна пришла в ужас и опять послала на Новаром; доктор, бессильный помочь больному, осторожно предупредил Сюзанну, что близится конец. С этой минуты она больше не покидала комнату г-на Жерома.

То была обширная комната, выдержанная в красных тонах, с мягкими коврами и толстыми обоями. Ее убранство отличалось массивной, несколько мрачной роскошью; в ней стояла мебель из резного палисандрового дерева, большая кровать с колонками, высокое зеркало, в котором отражался парк. Когда окна были распахнуты, взору открывался за лужайками парка, между вершинами вековых деревьев, необозримый горизонт; виднелись крыши Боклера, далее Блезские горы, завод Крешри с его доменной печью, гигантские трубы «Бездны», уцелевшие от пожара.

Однажды утром Сюзанна, раздвинув занавески на окнах, чтобы впустить в комнату зимнее солнце, села у кровати больного. Вдруг она вздрогнула: г-н Жером заговорил. Уже несколько мгновений он, повернувшись к окну, глядел своими большими, ясными глазами вдаль. Сначала он выговорил всего два слова:

— Господин Люк…