Том 21. Царствование императрицы Елисаветы Петровны, 1740–1744 гг.

Соответственно этому объявлению решено было возобновить и продолжать войну со всемозможною энергиею. В начале марта военные действия возобновились. В шведском войске страшно переполошились. В Финляндии явился манифест императрицы Елисаветы, в котором жители страны приглашались не принимать участия в несправедливой войне и в случае если бы они захотели отделиться от Швеции и составить независимое государство, то императрица обещала свое содействие; в манифесте говорилось, что и сама Швеция не может найти ничего дурного в этом отделении, ибо, имея между собою и Россиею независимое государство, избавится от всяких беспокойств и опасений. Решительность России заставила Францию понизить тон.

19 марта Шетарди спросил князя Черкасского, не может ли он уполномочить его донести своему государю, что ее величество обещает, как и прежде, будучи цесаревною, обещала, приискать Швеции такие выгоды, которые бы не нарушали Ништадтского договора, принимая в рассуждение, сколько эта предпринятая шведами война содействовала ее величеству в получении родительского престола. Канцлер отвечал, что, не зная о таком обещании, он не может ничего ему на то сказать, а донесет императрице; только может его уверить, что твердое намерение ее величества состоит в том, чтоб ни пяди земли не отдавать. Если шведы хотят заставить верить, будто они начали войну в пользу ее величества, когда она была еще цесаревною, то без явного для себя стыда объявить этого не могут, ибо всем известно, что Швеция еще при императрице Анне готовилась к войне против России, решение было принято, и действительно в 1739 году войска были перевезены в Финляндию. Шетарди имел бесстыдство отвечать: «Могу обнадежить подлинно, что когда уже шведы войну объявили, то отстали от первого своего намерения возвратить хотя сколько-нибудь из прежде у них завоеванного и другого ничего не имели ввиду, как только содействовать вступлению на престол ее величества; я могу это доказать всем тем, что тогда в высочайшем секрете происходило, также и какие обещания ее величество изволила давать еще в сентябре месяце».

Двор переехал в Москву для коронации; Шетарди также отправился туда; в Москву же приехал для ускорения мирных переговоров бывший уже при русском дворе шведским посланником Нолькен и поместился в доме Шетарди. 2 мая Нолькен был приглашен на конференцию в дом великого канцлера, где кроме князя Черкасского присутствовали генерал Румянцев и обер-маршал Михайло Петрович Бестужев, брат которого, вице-канцлер, не был по болезни. На слова князя Черкасского к Нолькену, что присутствующие готовы выслушать его предложения, тот отвечал, что он может вести переговоры о мире; но так как французское посредничество принято ее величеством, то он, Нолькен, без присутствия Шетарди ни в какие изъяснения вступить не может. Нолькену возразили, что императрица никогда не требовала и не просила французского посредничества, но только добрых услуг и если он, Нолькен, уполномочен вести переговоры, то ничье посредничество не нужно. «Добрые услуги и посредничество одно и то же, – сказал Нолькен, – и мне прискорбно встретить затруднения по этому предмету; я прислан с тем, чтоб вести дело в присутствии и при посредстве Шетарди, что могу засвидетельствовать своею инструкциею; поэтому, не теряя времени, послать бы за Шетарди, чтоб нам можно было вместе приступить к доброму делу, а без Шетарди мне говорить нельзя». «Посредничество и добрые услуги далеко не одно и то же, – отвечал Черкасский, – и вам как бывшему посланнику это должно быть очень хорошо известно. Добрые услуги Шетарди должен оказывать вам особо, а не в присутствии вашем и только в случае каких-нибудь столкновений между обеими сторонами может делать свои представления как русскому, так и шведскому двору. Кроме того, французское посредничество не может быть принято и потому, что, как всему свету известно, Франция и Швеция находятся в тесном союзе и объявлено, что Франция не оставит Швецию в настоящем затруднительном случае; понятно, следовательно, что такое посредничество невозможно. Впрочем, и самой Швеции честнее, когда она сама о своих делах будет вести переговоры и приведет их к концу». «Все это так, – отвечал Нолькен, – но у меня руки связаны, и потому прошу подать мне помощь именно формальным отстранением французского посредничества». Ему отвечали, что Шетарди нечего требовать: Россия не приглашала Францию к посредничеству, а просила только добрых услуг.