Однако время шло, а надежды Марка не оправдывались. Он старался как можно меньше расспрашивать дочь о том, что делается в угрюмом доме на площади Капуцинов, — ему претило превращать ее в доносчицу. Если она сама не рассказывала о матери, Марк неделями томился в мучительном неведении, теряя всякую надежду. Единственной его отрадой были чудесные часы, какие он проводил с Луизой по четвергам и воскресеньям. Частенько в эти дни, чтобы увидеться с Луизой — подругой их детских лет, — Марка навещали Жозеф Симон и Себастьен Мильом, учившиеся в бомонской Нормальной школе. Друзья вели неумолчные беседы, и их ликующая молодость, отвага, вера в будущее, их звонкий смех наполняли радостью пустой, унылый дом, вливали новые силы в душу Марка. Он просил Жозефа приводить иногда с собой сестру Сарру из дома Леманов, которых часто навещал, приглашал и мать Себастьена, г-жу Александр. Ему хотелось бы объединить вокруг себя всех честных людей, борцов за лучшее будущее человечества. В этих сердечных встречах крепли прежние симпатии, но теперь дружба между Себастьеном и Саррой, Жозефом и Луизой вырастала в глубокую и нежную привязанность, а Марк смотрел на них с улыбкой и, размышляя о том, что лишь будущие поколения сумеют одержать окончательную победу, полагался на мать-природу, на благотворную силу любви. Бездеятельность кассационного суда приводила Давида и Марка в отчаяние, они уже теряли всякую надежду, как вдруг пришло письмо от Дельбо, который сообщал, что получил важное известие и просит их зайти переговорить. Они поспешили к нему. Новость действительно оказалась очень важной и должна была потрясти весь Бомон. Епархиальный архитектор Жакен, старшина присяжных, осудивших Симона, после тяжелой и длительной душевной борьбы решился наконец облегчить свою совесть. Этот глубоко набожный и безупречно честный человек постоянно помышлял о своем спасении и боялся, скрывая правду, навеки погубить свою душу. Говорили, что его духовник, смущенный исповедью, не смея высказаться, предложил ему обратиться за советом к отцу Крабо и что Жакен не признавался до сих пор лишь под сильным нажимом отца иезуита, присуждавшего его к молчанию ради интересов церкви. А между тем именно совесть христианина, вера в божественность Христа, пришедшего на землю ради торжества правды и справедливости, и заставили Жакена наконец открыть сжигавшую его ужасную тайну. Дело заключалось в том, что председатель суда Граньон передал присяжным документ, о котором не знали ни защита, ни подсудимый. Призванный в совещательную комнату для разъяснения присяжным применения статей закона, Граньон показал им письмо, полученное уже после окончания судебных прений, — пресловутое письмо Симона, снабженное припиской и подписью, совершенно тождественной с подписью на прописи. Именно на этот документ и намекал отец Филибен, давая на суде свое сенсационное показание, утверждая, что собственными глазами убедился в виновности Симона, но не может высказаться яснее, ибо связан тайной исповеди. Теперь было доказано, что, хотя письмо действительно написано рукой Симона, приписка и подпись являлись бессовестной подделкой, до того грубой, что не обманулся бы и ребенок.
Дельбо ликовал.
— Ну, что я вам говорил! — воскликнул он при виде Давида и Марка. — Теперь у нас есть доказательство незаконных действий Граньона. Жакен написал председателю кассационного суда и признался ему во всем; он требует нового допроса… Я знал, что письмо Симона пришито к делу, — Граньон, конечно, не осмелился его уничтожить. Но с каким трудом удалось его раздобыть и произвести экспертизу почерка! Я сразу учуял подлог и все время подозревал, что тут замешан этот опасный тип — отец Филибен… С виду он кажется ограниченным, даже немного придурковатым, но, вникая в процесс, я убеждаюсь, что это гений наглости и коварства. Мало того, что он оторвал от прописи уголок со штемпелем, он еще подделал письмо и подсунул его присяжным в последний момент перед вынесением приговора. Я совершенно убежден, что эта фальшивка — дело его рук.
Но Давид с сомнением покачивал головой — слишком много ему пришлось испытать разочарований.
— А вы уверены, — спросил он, — что Жакен доведет дело до конца, ведь он епархиальный архитектор и всецело зависит от попов?