Том 22. Истина

Конгрегация нагло торжествовала. Какая неожиданная удача: отец Крабо, все его сообщники и ставленники спасены! У бывшего председателя суда Граньона состоялся званый обед и прием, на котором присутствовали городские власти, чиновничество и даже преподаватели. Все улыбались, пожимали друг другу руки, радуясь, что опасность миновала и отныне можно жить спокойно. Каждое утро «Пти Бомонтэ» прославляла победу верных слуг бога и отечества. Но внезапно газета умолкла и больше уже не упоминала о недавних событиях, — по-видимому, были получены соответствующие указания свыше. Дело в том, что за победными кликами каждый чувствовал моральное поражение; завтрашний день снова начинал внушать тревогу, следовало отвлечь внимание от процесса. Присяжные не скрывали, что Симон был осужден большинством лишь одного голоса, и по окончании заседания все они подали просьбу о помиловании. Из этого было видно, в каком тяжелом положении они находились; им пришлось подтвердить приговор бомонского суда, хотя они и были убеждены в невиновности Симона. Его невиновность становилась теперь очевидной именно благодаря вопиющему противоречию действий присяжных, осудивших обвиняемого и одновременно просивших о его помиловании. При таких обстоятельствах все были уверены в благоприятном ответе, и никто не удивился, когда несколько дней спустя помилование было подписано. «Пти Бомонтэ» сочла долгом еще раз облить грязью паршивого жида, но и эти писаки вздохнули с облегчением, радуясь, что избавились от взятой на себя отвратительной роли. А Давид испытывал жестокую, мучительную душевную борьбу; совесть его возмущалась этим помилованием. Но брат его изнемогал, лихорадка, физические и нравственные муки грозили его доконать, тюрьма означала для него верную смерть. А на воле его ждали жена, дети, их нежный, ласковый уход; быть может, им еще удастся спасти его. И все же Давид сначала отверг помилование, он хотел сперва посоветоваться с Марком, Дельбо и другими самоотверженными защитниками несчастного брата; хотя помилование и не лишало Симона права в будущем доказать свою невиновность, оно отнимало у них могущественное оружие — муки безвинно осужденного, которому горячо сочувствовали во всем мире. И скрепя сердце они согласились на помилование. Но Марк и Дельбо прекрасно понимали, что теперь конгрегация имела все основания торжествовать: дело Симона завершилось вполне гуманно, отныне оно уже никого не волновало, и нельзя было взывать к справедливости.

Дальнейшая судьба Симона сразу же определилась. Невозможно было перевозить его в Майбуа; г-жа Симон должна была пробыть там еще несколько дней у Леманов с Жозефом и Саррой, которые уже поступили в Нормальную школу и ожидали начала занятий. Давид и на этот раз проявил заботу о брате. У него уже давно созрел план: он уступал свою каменоломню управляющему, а взамен покупал в глуши Пиренеев право на разработку мрамора; дело прибыльное, рекомендовал его человек верный, все данные уже собраны, подробности известны. Туда он и решил отвезти Симона, сделав его участником предприятия; он надеялся, что здоровый горный воздух и живая деятельность за каких-нибудь полгода восстановят его силы. Как только все будет улажено, г-жа Симон приедет к мужу, а летом, на время каникул, к ним присоединятся и дети. План был осуществлен с удивительной быстротой. Симон, никем не замеченный, покинул город, где еще не улеглись страсти. Он словно исчез в диком ущелье Пиренеев, среди высоких гор; лишь в одной газете промелькнула заметка, что к нему выехала семья. Потом о нем замолчали, и имя его было предано забвению.

В день, когда должна была состояться долгожданная, радостная встреча Симона с родными в глухом горном уголке, Марк, вызванный письмом Сальвана, отправился к нему в Нормальную школу. Обменявшись рукопожатием, они заговорили о Симоне и его жене; оба ярко представили себе трогательную сцену, происходившую далеко от них, на другом конце Франции.

— Пусть это будет наградой для всех нас, — сказал Сальван. — Если нам и не удалось придать этому делу высокое общественное значение, то, по крайней мере, мы вернули счастье этому мученику и его семье.