Том 22. Избранные дневники 1895-1910

27 августа. Е. б. ж. Жив. Но все ничего не работаю. Целый день был занят Чепуриным, рабочим, ездившим в Англию, Америку, Японию. Читал его книгу в рукописи, очень плохо написанную, и говорил с ним^*.

29 августа. Опять пустой день. Прогулки, письма. Думать думаю, и хорошо, но не могу сосредоточиться. Софья Андреевна была очень возбуждена, ходила в сад и не возвращалась. Пришла в 1-м часу. И хотела опять объяснения. Мне было очень тяжело, но я сдержался, и она затихла. Она решила ехать нынче. Спасибо Саша решила ехать с ней. Прощалась очень трогательно, у всех прося прощение. Очень, очень мне ее любовно жалко. Хорошие письма. Ложусь спать. Написал ей письмецо.

30 августа. Грустно без нее. Страшно за нее. Нет успокоения. Ходил по дорогам. Только хотел заниматься. Приехал Mavor. Профессор. Очень живой, но профессор и государственник, и нерелигиозный. Классический тип хорошего ученого. Письмо от Черткова. Присылает статьи английские. Ничего даже не читал. Вечером карты. Голова болит. От Саши телеграмма. Доехали хорошо. Ложусь. А обдумывал поутру работу о безумии и безрелигиозности — хорошо!

Нынче 7 сентября. Вчера не записал. Утром ходил, как всегда, кое-что путное думал и записал. Письма малоинтересные. Потом поехали к Матвеевым. Очень сильное впечатление контраста достойных уважения, сильных, разумных, трудящихся людей, находящихся в полной власти людей праздных, развращенных, стоящих на самой низкой степени развития — почти животных. Устал от них. Они все на границе безумия. […]

Немножко поработал. Написал после обеда письма Соне и Бирюкову. Приехали Мамонтовы. Еще более резко безумие богатых. А я играл с ними в карты до 11 часов, и стыдно. Хочу перестать играть во всякие игры. Ложусь усталый.

2 сентября. Рано встал, мало спал, забрел далеко и очень устал. Записал о неподвижности духовного я во времени, кажется, не дурно. Пришел усталый, читал Пошино описание ссылки, написал ему. Хочу перестать играть в карты, как-то совестно. Не брался за работу. Теперь два часа. Еду верхом. Тоже надо бы бросить. […]

3 сентября. Вчера утром ходил, до Образцовки не дошел. Вернулся и начал писать с таким увлечением, какого давно не испытывал^*. Поехал верхом в Треханетово к мужику. Лошадь пала. Сильное впечатление, старик старше меня, у него молотят. Мамонтова. Саша приехала. Дома так же мучительно тяжело. Держись, Лев Николаевич. Стараюсь. Вечером не хотел играть, но сел за других.

4 сентября. Рано, мало спавший поехал в Треханетово и в Образцовку. Ужасающая бедность. Насилу держусь от слез. Письма. Одно ругательное. Ходил по парку. Поспал. Иду обедать. […]

5 сентября 1910. Нынче встал не рано. Гулял по парку. Записал, кажется, недурно о движении, пространстве и времени. Потом пытался продолжать работу, но мало сделал, не пошло. По ужасной погоде, дождю, ездил к Андрею Яковлевичу. Он проводил меня домой. Приехала Софья Андреевна. Очень возбуждена, но не враждебна. Потом приехала С. Стахович. Ложусь. 11 часов.

6 сентября. Кочеты. Проснулся больной, вероятно, гангрена старческая. Приятно было, что не вызвало не только неприятного, но скорее приятное чувство близости смерти. Кроме того, слабость и отсутствие аппетита. Приятное известие из Трансвааля о колонии непротивленцев^*. Ничего не ел, теперь вечер, приехал кинематограф. Попробую пойти смотреть. Говорил с Софьей Андреевной, все хорошо. […]

[8 сентября. ] 7–8. Вчера здоровье было лучше. Только нога болит, и pas pour cette fois[91]. Как определено свыше, пускай так и будет. Оно уже есть, только мне не дано видеть.

Только написал письма, одно индусу^*, одно о непротивлении русскому. Софья Андреевна становится все раздражительнее и раздражительнее. Тяжело. Но держусь. Не могу еще дойти до того, чтобы делать, что должно, спокойно. Боюсь ожидаемого письма Черткова^*. 7-го была милая чета Абрикосовых, кинематограф, и нынче 8-го все, кроме Михаила Сергеевича и Зоей, все уехали в Новосиль. Я походил на солнце. Софья Андреевна непременно хотела, чтобы Дранков снимал ее со мною вместе. Кажется, работать не буду. Не спокоен. Ничего не писал. Ходил по парку, записал кое-что. Получил письмо от Черткова и Софья Андреевна его письмо. Еще перед этим был тяжелый разговор о моем отъезде. Я отстоял свою свободу. Поеду, когда я захочу. Очень грустно, разумеется, потому, что я плох. Ложусь спать.

[9 сентября. ] Жив, но плох. С утра началось раздражение, болезненное. Я же не совсем здоров и слаб. Говорил от всей души, но очевидно, ничего не было принято. Очень тяжело. Понемногу два раза ходил по парку. Вечером играл в карты. Скучно, дурно, а иногда странное чувство чего-то нового. Ложусь поздно, усталый.