Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

Бустаменте и Антинагюэль обменялись шепотом несколькими словами.

— Пойдемте с нами, дон Рамон, — продолжал Бустаменте, — токи желает говорить с вами.

Это приглашение было приказанием; дон Рамон это понял и отвечал:

— С удовольствием.

Проклиная свою несчастную звезду, он пошел за Бустаменте и Антинагюэлем в палатку, где уже находились Красавица и донна Розарио. Воины, которые привели сенатора, остались за палаткой, готовые исполнить приказания, которые им дадут.

— Итак, вы говорили, что едете домой? — начал Бустаменте, когда они вошли в палатку.

— Да, генерал.

— Очень хорошо; вы ехали на свою ферму?

— Увы! Точно так, генерал.

— Отчего же вы вздыхаете? Кажется, никто не мешает вам продолжать ваше путешествие.

— Вы думаете? — с живостью спросил сенатор.

— Это зависит единственно от вас.

— Как это?

— Отдайте только нам приказ, который дон Тадео поручил вам отвезти Фуэнтесу.

— О каком приказе говорите вы, генерал?

— О том, который находится у вас.

— У меня?

— У вас.

— Вы ошибаетесь, генерал; мне не дано никакого поручения к Фуэнтесу.

— Вы думаете?

— Я знаю наверно.

— Однако ж токи утверждает противное. Что вы скажете на это, вождь?

— Этот человек лжет; у него должно быть письмо, — сказал Антинагюэль.

— В этом легко удостовериться, — холодно сказал Бустаменте. — Черный Олень, друг мой, пожалуйста, повесьте этого кабальеро за ноги на первом дереве, и пусть он висит до тех пор, пока не согласится отдать ту бумагу, которая поручена ему.

Сенатор задрожал.

— Я должен заметить вам, — продолжал Бустаменте, — что мы не будем нескромны и не станем обыскивать вас.

— Но уверяю вас, что у меня нет приказа.

— Ба! Я уверен, что вы его найдете; ничто так не располагает к откровенности как виселица, вы увидите.

— Пойдемте, — сказал Черный Олень, ударив сенатора по плечу.

Дон Рамон задрожал от страха; все мужество оставило его.

— Я теперь припоминаю… — пролепетал он.

— Что?

— Что везу письмо…

— Я ведь вам говорил…

— Но, право, я не знаю, что в нем заключается.

— Еще бы! К кому оно?

— Кажется, к генералу Фуэнтесу.

— Ну, вот видите…

— Но если я отдам вам эту бумагу, буду ли я свободен? — спросил дон Рамон нерешительно.

— А! Положение теперь переменилось. Если бы вы отдали письмо охотно, я мог бы поручиться вам за вашу свободу, но теперь вы понимаете…

— Однако…

— Дайте, дайте письмо…

— Вот оно, — сказал сенатор, вынимая бумагу из-за пазухи.

Бустаменте взял приказ дона Тадео, быстро прочитал его, потом отвел Антинагюэля на другой конец палатки, и оба разговаривали несколько минут шепотом. Наконец Бустаменте воротился к сенатору, брови его были нахмурены, физиономия строгая. Дон Рамон испугался, сам не зная почему.

— Несчастный, — грубо сказал ему Бустаменте, — так-то вы мне изменяете после доказательств дружбы, которые я дал вам, и доверия, которое я вам оказывал!

— Уверяю вас, генерал… — пролепетал несчастный сенатор, помертвев.

— Молчи, презренный шпион, — продолжал Бустаменте громовым голосом, — ты хотел продать меня моим врагам, но Господь не допустил, чтобы такой черный план исполнился! Час наказания пробил для тебя! Поручи свою душу Богу!

Сенатор был уничтожен; он вовсе не ожидал такой развязки и не имел даже силы отвечать.

— Уведите этого человека! — сказал Антинагюэль.

Бедный сенатор напрасно вырывался из рук индейских воинов, которые грубо схватили его и потащили из палатки, несмотря на его крики и просьбы.

Черный Олень отвел его к огромному дереву, густые ветви которого далеко бросали тень. Там дон Рамон сделал последнее усилие, вырвался из рук его остолбеневших стражей и бросился как сумасшедший с крутого ската горы. Куда он бежал? Он сам не знал. Он бежал, не отдавая себе отчета, подгоняемый страхом смерти.

Но этот безумный бег продолжался только несколько минут и истощил его силы. Когда индейские воины успели схватить его, а это было для них нетрудно, он почти был уже мертв. Вытаращив глаза, смотрел он и ничего не видел, не понимая что происходит вокруг него; только один нервный трепет показывал, что он еще жив.

Воины набросили на шею несчастного аркан и вздернули его на дерево. Он не делал ни малейшего сопротивления. Он был уже мертв, когда его повесили. Его убил испуг.

Судьбе было угодно, чтобы бедный дон Рамон Сандиас, жертва безумного честолюбия, никогда не увидел своей фермы!

Глава LXXII СОВЕТ

Трагический конец сенатора был следствием его известного малодушия. Если бы Бустаменте мог положиться на его слово, он немедленно освободил бы его. Но прежде всего потребовано было, чтобы тайна экспедиции была сохранена, потому что от этого зависел успех предприятия, а если бы дону Рамону возвратили свободу, он непременно при угрозах открыл бы при первом случае все, что знал.

С другой стороны, армия в походе, принужденная быстро переноситься с места на место, не могла взять на себя стеснительного пленника, который каждую минуту мог убежать. Наконец Бустаменте рад был бросить несчастного в жертву своим свирепым союзникам, чтобы обеспечить себе подобным доказательством уступчивости их преданное содействие.

В силу всех этих причин дон Рамон был повешен.