Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Благородное дитя! — прошептал дон Тадео с умилением.

— Не правда ли? — сказала Красавица с иронией. — Я сжалилась над ней и так как я хотела не смерти ее, а только бесславия, сегодня вечером я налила ей опиума, который предаст ей беззащитной ласкам Антинагюэля: через час все будет кончено; она сделается любовницей великого токи ароканов. Как ты находишь мое мщение? Достигла ли я моей цели на этот раз? Дон Тадео не отвечал; этот ужасный цинизм в женщине пугал его.

— Ну! — продолжала Красавица насмешливым голосом. — Ты ничего не говоришь?

Король Мрака смотрел на нее с минуту блуждающим взором, потом вдруг захохотал хриплым и судорожным смехом.

— Безумная! Безумная! — вскричал он звучным голосом. — А! Ты отмстила, говоришь ты! Безумная! Ты мать, ты обожаешь свою дочь и холодно, обдуманно замышляешь подобные преступления! Но, стало быть, ты не веришь в Бога? Стало быть, ты не боишься, что Его правосудие поразит тебя? Безумная! Знаешь ли ты, что ты сделала?

— Моя дочь! Ты говорил о моей дочери! Возврати ее мне! Скажи мне где она, и клянусь, я спасу эту женщину! Дочь моя! О, если бы я видела ее!

— Твоя дочь, несчастная! Змея, наполненная ядом, можешь ли ты еще думать о ней после преступлений, которые ты совершила!

— О! Если я отыщу ее, я так буду любить ее, что она простит меня!

— Ты думаешь? — сказал дон Тадео с ужасающей иронией.

— О! Да, дочь не может ненавидеть свою мать! Дон Тадео схватил Красавицу за руку и грубо толкнул ее к груде листьев, на которых спала донна Розарио.

— Спроси у нее сама! — вскричал он громким голосом.

— Ах! — сказала донна Мария с отчаянием. — Что ты говоришь? Что ты говоришь, Тадео?

— Я говорю, несчастная, что это невинное существо, которое ты преследовала как гиена, это бедное дитя, которое ты заставила терпеть невыразимую муку, твоя дочь!.. Твоя дочь, слышишь ли ты?.. Та, которую ты так любишь и которую требуешь от меня так настойчиво!..

Красавица оставалась с минуту неподвижна как бы пораженная громом. Вдруг она захохотала демонским смехом и вскричала:

— Прекрасно сыграно, прекрасно сыграно, дон Тадео! Ей Богу! С секунду я думала, что ты говоришь правду, что эта тварь действительно моя дочь!

— О! — прошептал дон Тадео. — Эта кровожадная женщина не узнает свое дитя, у нее нет сердца, если ничто не говорит ей, что эта несчастная, которую она приносит в жертву своему постыдному мщению, ее дитя!

— Нет, я тебе не верю, это невозможно! Господь не допустил бы такого великого преступления!.. Что-нибудь предупредило бы меня, что это моя дочь.

Красавица бегала взад и вред как хищный зверь, произнося невнятные крики и беспрестанно повторяя глухим голосом:

— Нет! Нет! Это не моя дочь! Бог не допустил бы меня до этого…

Сильное чувство ненависти невольно овладело доном Тадео при виде этой неизмеримой горести; он также хотел мстить.

— Безумная, — сказал он. — Это дитя, которое я похитил у тебя, не имело ли каких-нибудь примет, по которым тебе возможно было бы узнать ее; ты, ее мать, должна это знать.

— Да! Да! — сказала донна Мария тихим и прерывистым голосом. — Сейчас, сейчас…

И, бросившись на колени, она наклонилась к спящей донне Розарио и с живостью сбросила мантилью, покрывавшую ее шею и плечи. Вдруг она испустила отчаянный крик:

— Дитя мое! Это она! Это мое дитя!

Она приметила три черные родинки на правом плече молодой девушки. Вдруг все члены ее задрожали, лицо странно вытянулось, глаза неизмеримо раскрылись и как будто хотели выскочить из своих орбит; она крепко прижала обе руки к груди, испустила глухое хрипение, походившее не рев, и грохнулась на землю с отчаянием, которого невозможно передать.

— Дочь моя! Дочь моя! О, я спасу ее! — восклицала она. Она ползала у ног бесчувственной девушки, и с неистовством целовала ей ноги.

— Розарио! Дочь моя! — кричала она голосом, прерывавшимся от рыданий. — Это я, мать твоя! Узнай меня! Боже мой! Она меня не слышит, она мне не отвечает! Розарио! Розарио!

— Это ты ее убила, — бесстрастно сказал ей дон Тадео, — бесчеловечная мать, холодно подготовившая бесчестье своего ребенка. Лучше пусть она не пробуждается никогда! Лучше пусть она умрет прежде чем ее осквернят нечистые поцелуи человека, которому ты предала ее!

— Ах! Не говори таким образом! — вскричала донна Мария, с отчаянием ломая себе руки. — Она не умрет! Я этого не хочу! Она должна жить! Что буду я делать без моего ребенка? Я спасу ее, говорю я тебе!

— Слишком поздно!

Донна Мария вскочила и пристально взглянула на дона Тадео.

— Я говорю тебе, что спасу ее! — повторила она глухим голосом.

В эту минуту раздался лошадиный топот.

— Вот Антинагюэль! — сказал с ужасом дон Тадео.

— Да, — отвечала она голосом резким и решительным, — но какое мне дело до приезда этого человека! Горе ему, если он дотронется до моего ребенка…

Занавес палатки вдруг приподнялся. Явился Антинагюэль. За ним следовал воин с факелом в руке.

— Э! Э! — сказал вождь с иронической улыбкой. — Кажется я пришел кстати.