Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

Мы сказали, что Красавица вошла в хижину, служившую убежищем дону Тадео. Король Мрака сидел на груде сухих листьев в углу этой хижины, прислонившись спиной к дереву, скрестив руки на груди и потупив голову. Погруженный в горькие мысли, он не приметил присутствия Красавицы, которая, остановившись неподвижно в двух шагах от него, рассматривала его с выражением ярости и удовлетворенной ненависти.

Несколько дней он уже был пленником Антинагюэля; но токи, озабоченный трудностями своего критического положения, и не помышлял об удовлетворении своей ненависти. Однако дон Тадео слишком хорошо знал характер индейцев, чтобы видеть в этом что-нибудь другое кроме отсрочки, которая должна была сделать еще более ужасной ожидавшую его муку.

Хотя он чрезвычайно беспокоился о своей дочери, но не смел, боясь сделать неосторожность, осведомиться о ней или хотя только произнести ее имя перед вождем. Принужденный старательно заключать в глубине сердца раздиравшую его горечь, этот человек, великий, твердый и энергический, чувствовал, что мужество его истощилось, воля разбита и что отныне он остается без сил, не имея возможности поддерживать эту лютую борьбу, эту ежесекундную мучительную агонию. Он горячо желал окончить свое существование, исполненное постоянных страданий. Если бы мысль о дочери не наполняла всей души его, конечно он убил бы себя, чтобы прекратить свои страдания; но образ невинного и кроткого создания, которое составляло его единственную радость, защищал его против него самого и прогонял мысль о самоубийстве.

— Ну? — сказал мрачный голос. — О чем ты думаешь, дон Тадео?

Король Мрака вздрогнул при этом знакомом голосе, поднял голову и, устремив глаза на Красавицу, отвечал горьким тоном:

— А! Это вы? А я удивлялся, что не вижу вас.

— Да, не правда ли? — возразила Красавица с насмешкой. — Ты меня ждал; ну, я здесь, мы опять очутились лицом к лицу.

— Тебя привлекает запах крови, как гиену; ты бежишь схватить свою долю в пиршестве, которое приготовляет тебе твой достойный сообщник.

— Я? Полно, дон Тадео, ты страшно ошибаешься насчет моего характера; разве я не жена твоя, которая некогда обожала тебя! О! Нет!.. Я прихожу как покорная и нежная супруга утешать тебя в последние минуты, чтобы смерть была для тебя приятнее.

Дон Тадео с отвращением пожал плечами.

— Ты должен быть мне признателен за то, что я делаю, — продолжала донна Мария.

Дон Тадео взглянул на нее с выражением крайнего сострадания.

— Послушайте, — сказал он, — ваши оскорбления никогда не сравнятся с моим презрением: вы недостойны моего гнева. В эту самую минуту, когда вы так неосторожно насмехаетесь надо мной, я мог бы раздавить вас как гнусное пресмыкающееся; но я презираю мстить вам; рука моя осквернилась бы, дотронувшись до вас; таких врагов, как вы, не наказывают. Делайте, действуйте, говорите, оскорбляйте меня, изобретайте самые гнусные клеветы, какие только может вам внушить ваш адский гений, я не буду вам отвечать! Я сосредоточил все в себе самом, и ваши оскорбления — пустой звук.

И он повернулся спиной к своей неприятельнице. Красавица захохотала.

— О! — вскричала она. — Я сумею принудить вас выслушать меня, мой милый муженек; все вы, мужчины, одинаковы; вы присваиваете себе права и все добродетели! Мы существа презренные, бездушные, осужденные быть вашими нижайшими рабами и выносить с улыбкой на губах оскорбления, которыми вам вздумается осыпать нас; да, я была для вас недостойной женщиной, неверной женой, а вы всегда оставались образцовым мужем, не правда ли? Никогда под супружеской кровлей не подавали вы повода к подозрениям и к клевете? Я одна была виновата во всем; вы правы! Это я украла у вас ребенка, не так ли?

Красавица остановилась. Дон Тадео даже и не пошевелился. Через минуту она продолжала:

— Бросим притворство; будем говорить откровенно в последний раз; будем искренни; к чему употреблять гнусные увертки? Вы пленник самого неумолимого вашего врага, вас ожидают самые ужасные мучения; может быть через несколько минут угрожающая вам пытка разразится над вашей надменной головой с той ужасной утонченностью, которую индейцы, эти опытные палачи, умеют изобретать, чтобы отнимать у своей жертвы жизнь мало-помалу; а я могу избавить вас от этой пытки; жизнь, которую вы считаете секундами, я могу возвратить вам прекрасной, продолжительной, славной; я могу одним словом, одним движением, одним знаком сделать вас свободным немедленно… Это для меня легко! Антинагюэль в отсутствии… я прошу вас только сказать мне одно слово, дон Тадео, где моя дочь?

Она остановилась, задыхаясь. Дон Тадео пожал плечами, но не отвечал. Красавица яростно заскрежетала зубами, черты ее искривились; лицо сделалось отвратительным.