Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

На верху древесных ветвей спрятавшись в густой листве, поет и щебечет пернатое население: танагры, кюрассо, болтливые лоросы, птицы-мухи, туканы с громадными клювами, голуби, трогоны, лебеди с черной головой, покачивающиеся и порхающие над реками с льяны на льяну.

Высоко-высоко в воздухе описывали огромные круги над лугом андский орел с громадными крыльями и коршун с лысой головой, высматривая добычу. Потом вдруг, несясь по песку и золотистым камням, блестевшим на солнце, как будто чудом появился краснокожий индеец, блестящий как медь, сильный, грациозный и величественный, с повелительным взглядом. Индейцы яоса, момохо, техюэля или пуэлыыа, которые набрасывают свои лассо или лякки на испуганных буйволов, или диких лошадей, или тигра, пантеру, ягуара, которые убегают вприпрыжку с глухим воем испуга и бешенства.

Этот сын пустыни, такой великий, такой благородный и столь пренебрегающий опасностью, пробегающий льяно с невероятной быстротой, который знает все тропинки и для которого прерия не имеет таинств — он действительно царь этой удивительной страны, по которой он один может пройти и днем и ночью, не страшась бесчисленных опасностей, которые он устранил своей дикой энергией и своей безмерной гордостью; он ведет упорную борьбу с европейской цивилизацией, которая окружила со всех сторон.

И поэтому горе отважному испанцу, который рискнул бы пройти через льяно один: его кости будут белеть на лугу и его волосы будут украшать щит индейца или гриву его лошади.

Таково еще и ныне Гоянакское льяно.

А между тем небольшая кавалькада продолжала безмолвно продвигаться вперед, внимательно наблюдая за тем, что происходило вокруг нее, для того чтобы не подвергнуться внезапному нападению какого-нибудь невидимого врага, который мог ждать их в лесной чаще.

Наконец Перикко, утомленный молчанием, на которое так долго он был осужден против его воли, громко откашлялся и сказал своему барину с той грубой откровенностью, которая его характеризовала, и фамильярностью, на которую ему дала право его продолжительная служба.

— Знаете ли вы, ми амо, что наше путешествие совершенно неприятно? Я припоминаю, что когда я участвовал с вашим батюшкой генералом в войне за независимость, мы имели по крайней мере дело с людьми цивилизованными и следовали по прекрасным дорогам, а не то что теперь вслед за дикарем по тропинкам, на которых на каждом шагу можно сломать шею. Это проклятая страна!

— Ну, мой бедный мой Перикко, мужайся!.. Я не узнаю тебя!

— Гм! Дон Дьего, — возразил старый слуга, покачивая головой, — не мужества мне недостает, хотя поистине тут есть чего бояться; но…

— Но, объяснись, что печалит тебя?

— Право, я не вижу основания для того, чтобы не высказаться вам откровенно. С самого отъезда нашего из Санта Роза, я тщательно наблюдал за нашим проводником.

— Ну и что же?

— Ну, он вовсе не нравится мне; поверьте, полковник, не стоит доверять ему.

— Ты сошел с ума; этот человек походит на всех людей его народа, и я не вижу в нем ничего, за что бы можно заподозрить его.

— Может быть, сеньор, — сказал Перикко с видом сомнения, — но это все равно; поверьте мне, вы знаете, что меня нелегко испугать; я изучал лицо этого человека настолько, насколько это возможно сквозь слои белил, синьки и желтой краски, которые покрывали его, и по-моему это отъявленный мошенник.

— Ба! Ба! Я повторяю, что ты сошел с ума; к тому же он не знает, ни кто мы, ни зачем мы едем в льяно. Он предложил нам быть нашим проводником до селения племени Большого Зайца, потому что узнал о том, что мы отправляемся туда, и он пожелал получить обещанную сумму; вот и все; к тому же ты знаешь, что мы священны для него и если бы он действительно был обижен нами, чего еще не было, он успеет отомстить нам пока мы будем находиться под его охраной. Во всяком случае потерпи еще; через час мы будем на том месте, где находится кочевье племени и мы представимся Дикой Кошке; этот знаменитый вождь сумеет защитить нас, если бы, чего я не думаю, нам угрожала какая-нибудь опасность.

— Живой живое и гадает! — проворчал недовольным голосом Перикко.

Потом, вероятно для того, чтобы рассеять свое беспокойство, почтенный слуга начал громко насвистывать саямбукка.

Разговор, который мы только что передали, велся шепотом; но несмотря и на эту предосторожность, проводник несколько поворачивал с неудовольствием голову; но при странном свисте Перикко он с гневом воскликнул и, быстро поворотивши лошадь галопом, приблизился к слуге и без церемонии зажал ему рукой рот.

— Ох! Брат мой сошел с ума; не хочет ли он накликать на свои следы проклятых пуэльчесов?

— Долой лапы, красный человек! — крикнул Перикко, внезапно освободившись от руки, зажавшей его рот. — Ах! В ваших льяно нельзя даже и свистнуть, да будут они прокляты.

— Индейцы видят везде, даже в такой чаще, — сказал тот поучительно, указывая на лес.

— Гм! — проворчал Перикко. — Я слыхал пословицу, что даже и стены имеют уши, но не слыхал, чтобы деревья имели глаза!

— Седина в голову, а бес в ребро, — проворчал индеец, отправляясь обратно на свой пост впереди путешественников.