Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Потом, когда ты, желая блистать в ее глазах, промотал все состояние, которое оставил тебе отец, эта женщина уехала, радуясь злу, которое наделала, и жертвам, павшим на ее пути. Она уехала, оставив тебе и стольким другим отчаяние и стыд. Ты хочешь убить себя не из сожаления о потере твоего состояния, а потому что не имеешь возможности следовать за этой женщиной, единственной причиной всех твоих несчастий. Осмелишься ты утверждать противное?

— Ну, да! Ты прав! Это единственная причина. Какое мне дело до моего состояния… я люблю эту женщину!.. я люблю ее до того, что готов перевернуть весь мир, чтобы обладать ей, — вскричал молодой человек. — О! Если бы я мог надеяться!., но надежда бессмысленное слово, выдуманное малодушными!.. Ты видишь, мне остается только умереть!

Валентин посмотрел на него, вдруг взгляд его сверкнул как молния; он положил руку на плечо графа и спросил:

— Стало быть, ты действительно очень любишь эту женщину?

— Да!

— Что ж! — продолжал Валентин, пристально на него глядя. — Я могу возвратить тебе эту женщину!

— Ты?

— Да.

— О! Ты сошел с ума! Она уехала. Кто знает, в какую часть Америки она удалилась!

— Что за беда.

— Я разорен!

— Тем лучше!

— Валентин, остерегайся своих слов! — вскричал молодой человек с горестным выражением в голосе. — Невольно я начинаю тебе верить!

— Надейся, говорю я тебе.

— О! Нет! Нет! Это невозможно!

— Нет ничего невозможного. Это слово выдумано слабаками и трусами. Повторяю тебе, что не только я возвращу тебе эту женщину, но еще она сама, слышишь ли ты, она сама будет бояться, чтобы ты не отверг ее любви!

— О!

— Кто знает, может быть, ты ее отвергнешь!..

— Валентин!

— Чтобы сделать это, я прошу у тебя только два года!

— Так долго?

— А, вот каковы люди! — вскричал солдат с иронической усмешкой. — Минуту назад, ты хотел умереть, потому что слово никогда стояло перед тобою, а теперь ты не чувствуешь себя в силах подождать два года! Что такое два года? Несколько минут человеческой жизни!..

— Но…

— Будь спокоен, брат! Будь спокоен! Если через два года я не исполню обещания, я сам отдам тебе пистолет и тогда…

— Тогда?

— Ты убьешь себя не один, — сказал Валентин с холодностью.

Граф взглянул на него. Валентин преобразился, лицо его имело выражение неукротимой энергии, которой граф до сих пор еще никогда в нем не замечал. Молодой человек признал себя побежденным, взял руку своего молочного брата и крепко пожав ее, сказал:

— Согласен.

— Теперь ты принадлежишь мне?

— И телом и душою…

— Хорошо!

— Но что же ты намерен делать?

— Выслушай меня внимательно, — отвечал солдат, опускаясь на кресло и знаком приглашая своего друга сесть.

В эту минуту часы пробили полночь. Оба выслушали молча и задумчиво двенадцать ударов, раздавшихся в ровных промежутках. Когда отголосок последнего удара замолк, Валентин закурил сигару и обернувшись к Луи, который устремил на него тревожный взор, сказал, выпуская из рта синеватый дым, спиралью поднявшийся к потолку:

— Я начинаю.

Глава III РЕШИМОСТЬ

— Я слушаю! — проговорил Луи. Валентин печально улыбнулся:

— Сегодня 1 января 1835 года, — начал он, — с последним ударом полночи твоя безоблачная жизнь кончилась. С нынешнего дня ты начнешь жизнь испытаний и борьбы, словом, ты сделаешься человеком!

Граф бросил на него вопросительный взгляд.

— Я объяснюсь, — продолжал Валентин, — но для этого ты должен позволить мне рассказать тебе в нескольких словах мою собственную историю.

— Но я ее знаю, — перебил граф с нетерпением.

— Может быть! Во всяком случае, позволь мне говорить; если я ошибусь, ты меня поправишь.

— Делай как хочешь, — отвечал Луи, откидываясь на спинку кресла как человек, которого приличия принуждают выслушать скучный рассказ.

Валентин сделал вид, будто не заметил этого. Он снова закурил погасшую сигару, погладил собаку, огромная голова которой лежала на его коленях, и начал так как будто был убежден, что Луи слушает его с самым серьезным вниманием.

— Твоя история похожа на историю всех людей твоей касты. Твои предки, первое упоминание о которых восходит к временам Крестовых Походов, завещали тебе, когда ты родился, прекрасный титул и сорок тысяч ливров годового дохода. Богатый, не имея нужды употреблять свои способности на приобретение состояния, следовательно, не зная настоящей цены золоту, ты должен был тратить его не считая, в уверенности, что оно неисчерпаемо. Так и случилось; только в один день, в ту минуту, когда ты всего менее ожидал этого, отвратительный призрак разорения явился вдруг перед тобою; ты увидел бедность, то есть труд, и отступил с испугом, отыскивая прибежище в смерти.

— Все это правда, — перебил граф, — но ты забываешь сказать, что прежде чем я принял это намерение, я позаботился заплатить всем моим кредиторам. Стало быть, я имел право располагать своею жизнью.