Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Знаете вы эту женщину, которую вы привезли? — спросила донна Мария, бросив на него недоверчивый взгляд.

— Как я могу знать ее?

— Готовы вы повиноваться мне во всем?

— Мое повиновение будет зависеть от моей сестры… пусть она говорит, я буду отвечать.

— Эта женщина мне враг, — сказала Красавица.

— Стало быть, она должна умереть? — спросил ульмен грубо, глядя прямо в глаза Красавице.

— Нет! — вскричала она с живостью. — Индейцы звери, они ничего не понимают в мщении! Зачем мне ее смерть? Я хочу ее жизни!

— Пусть сестра моя объяснится, я ее не понимаю.

— Смерть — это только несколько минут страдания… потом все кончится.

— Смерть белых, может быть, но смерть индейскую надо ждать много часов… она не скоро является.

— Я хочу, чтобы она жила, говорю я вам!

— Она будет жить… Ах! — прибавил ульмен со вздохом. — Дом одного вождя пуст, очаг его погас.

— О! О! — перебила Красавица. — Так у вас нет жен?

— Они умерли.

— А в каком месте находится ваше племя в настоящую минуту?

— О! — отвечал индеец. — Очень далеко отсюда, в десяти днях ходьбы, по крайней мере.

Наступило молчание. Красавица размышляла. Донна Розарио удвоила внимание: она поняла, что узнает свою участь.

— А какой интерес удерживал вас в долинах? — спросила донна Мария, устремив вопросительный взгляд на индейца.

— Никакого. Я приехал с другими ульменами для возобновления договора.

— У вас не было других причин?

— Не было.

— Послушайте, вождь, вы, без сомнения, любовались четверкой лошадей, которая привязана к двери этой хижины?

— Благородные животные, — отвечал индеец, взгляд которого засверкал алчностью.

— Ну, от вас зависит, чтобы я подарила их вам.

— О! О! — вскричал ульмен с радостью. — Что надо сделать для этого?

Красавица улыбнулась.

— Повиноваться мне.

— Я буду повиноваться…

— Что бы я ни приказала?

— Что бы сестра моя ни приказала.

— Прекрасно; но помните хорошенько то, что я скажу вам: если вы меня обманете, я найду вас и отомщу.

— К чему мне вас обманывать?

— О, я знаю вашу индейскую породу: вы хитры и лукавы, всегда готовы изменить.

Зловещая молния сверкнула из глаз пуэльческого воина; однако ж он отвечал спокойным голосом:

— Сестра моя ошибается: ароканы честны.

— Посмотрим, — возразила донна Мария. — Как вас зовут?

— Канадский Бобрик.

— Хорошо. Слушайте же, Канадский Бобрик, что я вам скажу.

— Уши мои открыты.

— Эта женщина, которую вы привезли сюда по моему приказанию, не должна более видеть долин.

— Она их не увидит.

— Я не хочу, чтобы она умерла — слышите ли; она должна страдать, — сказала Красавица таким голосом, который заставил несчастную молодую девушку задрожать от страха.

— Она будет страдать.

— Да, — продолжала донна Мария, глаза которой засверкали, — я хочу, чтобы много лет терпела она ежеминутную муку; она молода, она будет иметь время напрасно призывать смерть, чтобы освободиться от своих бедствий, прежде чем смерть исполнит ее желание. За горами, далеко в пустыне, подле девственных лесов Гру-Хако, говорят, существуют орды свирепых и кровожадных индейцев, которые смертельно ненавидят всех, принадлежащих к белой породе?

— Да, — меланхолически отвечал индеец, — я часто слыхал об этих людях от старейшин; они живут только для убийства.

— Именно, — сказала Красавица со зловещей радостью. — Ну, вождь, считаете ли вы себя способным проехать эти обширные пустыни до Гру-Хако?

— Почему же бы мне этого не сделать? — отвечал индеец, с гордостью подняв голову. — Существуют ли довольно сильные препятствия, которые могли бы остановить ароканского воина? Лев царь лесов, орел царь неба, но окас царь льва и орла; пустыня принадлежит ему; лошадь и копье сделают его непобедимым властелином неизмеримого пространства!

— Итак, брат мой совершит это путешествие, считающееся невозможным?

Презрительная улыбка заиграла на минуту на губах дикого воина.

— Совершу, — сказал он.

— Хорошо! Брат мой вождь, я узнаю его теперь. Индеец скромно поклонился.

— Итак, брат мой поедет и, приехав в Хако, продаст бледнолицую девушку гваякуросам.

Индеец не выказал никакого удивления на лице.

— Я продам ее, — отвечал воин.

— Хорошо! Брат мой будет верен?

— Я вождь; у меня только одно слово; язык мой не двойной. Но зачем отвозить так далеко эту бледнолицую женщину?

Донна Мария бросила на него проницательный взгляд. Подозрение промелькнуло в ее мыслях; индеец приметил это.

— Я сделал только простое замечание сестре моей; а впрочем, мне до этого мало нужды; она будет отвечать мне только в таком случае, если захочет, — сказал он равнодушно.

Лоб Красавицы разгладился.

— Ваше замечание справедливо, вождь, и я буду отвечать вам. Зачем отвозить ее так далеко, спрашиваете вы меня?.. Затем, что Антинагюэль любит эту женщину; сердце его смягчилось к ней и потому, может быть, он растрогается ее просьбами, возвратит ее родным, а я не хочу этого; она должна плакать кровавыми слезами, чтобы сердце ее разорвалось от непрестанного напора горечи, чтобы она наконец лишилась всего, даже надежды!