— Вы, без сомнения, шутите, вождь? — сказал он. — Ваши слова не могут быть серьезны.
— Антинагюэль первый токи своей нации, — отвечал индеец надменно, — он никогда не шутит.
— Но вы должны дать мне ответ сейчас, через несколько минут, — вскричал Бустаменте, — почем знать, может быть, мы принуждены будем выступить через час?
— Моя обязанность, так же, как и отца моего, увеличивать землю моего народа.
Послышался галоп приближавшейся лошади; Бустаменте бросился ко входу в палатку, где уже показался его адъютант. Лицо этого офицера было покрыто потом; на мундире его темнели пятна крови.
— Генерал!.. — сказал он задыхавшимся голосом.
— Молчать! — закричал Бустаменте, указывая ему на вождя, равнодушного по наружности, но следовавшего со вниманием за всеми его движениями. — Вождь, — обратился Бустаменте к Антинагюэлю, — я должен отдать приказания этому офицеру, приказания, не терпящие отлагательства; если вы мне позволите, мы через минуту будем продолжать наш разговор.
— Хорошо, — отвечал вождь, — пусть отец мой не беспокоится, я имею время ждать.
И, поклонившись, он медленно вышел из палатки.
— О! — прошептал Бустаменте. — Демон! Если когда-нибудь ты попадешься мне в руки!..
Но заметив, что гнев увлек его слишком далеко, он закусил губы и обернулся к офицеру, который оставался неподвижен:
— Ну! Диего, какие известия? Мы победители? Офицер покачал головой.
— Нет, — отвечал он, — Мрачные Сердца помешали.
— О! — вскричал Бустаменте. — Неужели я никогда не смогу раздавить их? Как это было?
— Враги построили баррикады, дон Тадео всем распоряжался.
— Дон Тадео! — вскричал Бустаменте.
— Да, тот, кого так неудачно расстреляли.
— О! Это война насмерть.
— Часть войска, увлеченная офицерами, подкупленными Мрачными Сердцами, перешла на их сторону. Теперь дерутся во всех улицах города с неслыханным ожесточением. Я должен был проехать сквозь град пуль, чтобы предупредить вас.
— Мы не можем терять ни минуты. Проклятие! — вскричал Бустаменте. — Я не оставлю камня на камне в этом проклятом городе!
— Да; но сначала нам надо завоевать его, а это дело трудное, генерал, клянусь вам, — отвечал старый солдат, всегда говоривший откровенно.
— Хорошо! Хорошо! — отвечал Бустаменте. — Прикажите бить тревогу. Пусть каждый кавалерист возьмет на лошадь пехотинца.
Дон Панчо Бустаменте был в ярости. Несколько минут он бегал по палатке как лютый зверь в клетке; это неожиданное сопротивление после принятых им мер предосторожности, взъярило его до крайности. Вдруг подняли полог палатки.
— Кто там? — закричал он. — А! Это вы, вождь… Ну! Что скажете вы, наконец?
— Я видел, как ушел ваш офицер и подумал, что, может быть, отец мой не прочь меня видеть, — отвечал индеец своим льстивым голосом.
— Это справедливо, вы правы, я в самом деле рад вас видеть; забудьте, что мы говорили, вождь; я принимаю все ваши условия — довольны вы на этот раз?
— Да. Стало быть, вы согласны и на то условие, которое касается Вальдивии?
— Совершенно! — сказал Бустаменте с глухой яростью.
— А!
— Но так как эта провинция возмутилась, то для того, чтобы отдать вам ее, я должен навести в ней порядок, не правда ли?
— Да, конечно.
— Я желаю честно исполнить все обязательства, которые принимаю по отношению к вам; поэтому я немедленно иду против мятежников. Хотите помочь мне усмирить их?
— Это справедливо, тем более, что я буду трудиться Для самого себя.
— Сколько у вас всадников под рукой?
— Тысяча двести.
— Хорошо! — сказал Бустаменте. — Более нам не нужно.
Явился Диего.
— Войска готовы, они ждут только приказаний вашего превосходительства, — сказал он.
— На лошадей. Едем! Едем! А вы, вождь, едете со мной?
— Пусть едет отец мой; мои воины и я пойдем за ним.
Через десять минут Бустаменте со всеми своими солдатами поскакал во весь опор к Вальдивии, Антинагюэль следил за ним некоторое время глазами со вниманием, потом вернулся к своим ульменам, говоря сквозь зубы.
— Оставим бледнолицых истреблять друг друга… для нас всегда будет время принять участие в этом деле!
Глава XXXII
НА ГОРЕ
Когда граф де Пребуа Крансэ пал под ударами неизвестных убийц, донна Розарио так испугалась, что потеряла сознание.
Когда она пришла в себя, была ночь. Несколько минут она пыталась сосредоточиться. Наконец это удалось ей, она глубоко вздохнула и прошептала голосом тихим и полным ужаса:
— Боже мой! Боже мой! Что случилось?
Потом, открыв глаза, она посмотрела вокруг себя.