Том 27

Так как я с ноября 1850 г. сижу в Манчестере, а Марксу трудно говорить по-английски, то связи с Гарни и чартистами несколько ослабли. Этим воспользовались Шаппер, Виллих, Л. Блан, Бартелеми и др., — словом, вся немецко-французская орава, недовольная, с одной стороны, нами, с другой стороны — ледрю-мадзиниевским комитетом[505], — для того, чтобы впутать Гарни в организацию банкета для празднования 24 февраля. Это им удалось. На этом банкете произошли следующие курьезы:

1) Двое присутствовавших там наших друзей^{708}, в том числе Шрамм, были выброшены немецким эмигрантским сбродом. Дело приняло серьезный оборот и чуть не дошло до суда, но было нами улажено, после того как обиженные получили достаточное удовлетворение. Этот инцидент привел к несколько натянутым отношениям с Гарни, который неважно себя вел при этом. Зато Джонс, который вообще совсем другой человек, чем Гарни, — целиком на нашей стороне и в настоящее время пропагандирует среди англичан «Манифест»^{709}.

2) Г-н Виллих, за неимением приветствий из Германии, огласил одно из Швейцарии. Под ним была и твоя подпись. Конечно, мы здесь не можем знать, путем какого обмана или подделки твое имя попало в подобный документ; во всяком случае, после того как ты сам надлежащим образом расследуешь это дело, ты должен сообщить нам все необходимые сведения. В отчете о банкете напечатано, между прочим, и это приветствие с твоей подписью под ним. Можешь себе представить, каково было ликование, когда в числе подписавшихся оказался один из редакторов «Neue Rheinische Zeitung».

3) Инцидент с тостом Бланки. Бартелеми, прикидываясь бланкистом, уговорил Бланки прислать на банкет тост, и Бланки прислал великолепную атаку на все временное правительство, в том числе на Блана и К°. Пораженный, как громом, Бартелеми доложил об этом документе, и было решено его не оглашать. Но Бланки знал, с кем он имеет дело, и одновременно с банкетом текст тоста появился в парижских газетах и испортил весь эффект. Маленький сентиментальный враль Л. Блан заявил в «Times», а весь комитет — Виллих, Шаппер, Л, Блан, Бартелеми, Видиль и др. — в «Patrie», что они ничего не знали о тосте. Но «Patrie» к этому сообщению добавила, что зять Бланки, Антуан, у которого газета навела справки, послал тост подписавшему заявление г-ну Бартелеми и имеет на руках его расписку. После этого Бартелеми заявил, что все это верно, что всю вину он принимает на себя, что он солгал — тост он получил, но не огласил его, чтобы не нарушать гармонии. Однако, к несчастью, одновременно с этим бывший драгунский капитан Видиль заявил, что он признается во всем: Бартелеми доложил комитету текст тоста, и комитет решил его не оглашать. Какой конфуз для всей этой банды! Мы перевели тост на немецкий язык и распространили его в 30000 экземпляров в Германии и Англии[506].

Во время ноябрьской мобилизации[507] подложные письма привели Виллиха в такой восторг, что он захотел революционизировать мир с помощью прусского ландвера. В наших руках находятся чрезвычайно комичные документы и революционные прожекты на этот счет. В свое время они будут использованы, Прежде всего предполагалось истребить «писательские элементы» и должна была быть объявлена диктатура мобилизованных эйфельских крестьян. К несчастью, из этого ничего не вышло.

С тех пор эти великие мужи, заключившие между собой союз и гарантировавшие друг другу право на господство и бессмертие, тщетно выбиваются из сил, стараясь завоевать себе хоть какое-нибудь положение. Все напрасно. Им пришлось удовлетвориться тем, что среди всех произведенных в Германии обысков и арестов нет ни одного, который был бы вызван связями с ними.