Том 28. Статьи и речи

Эти юнцы — или молодое поколение — изображаются с той же меткостью и столь же мило, как и взрослые женщины. Томный малыш, который «не танцевал с тех пор, как был совсем маленьким», настоящее совершенство, а сгорающая от нетерпения девчушка (партнером которой он отказывается быть, хотя ее к нему подводит сама великолепная хозяйка дома), уже вставшая в первую позицию, страстно мечтающая о кадрили, робко поглядывающая на него с надеждой и сомнением, совершенно восхитительна. Умствующий юнец, навлекающий на себя грозный гнев домашней Нормы[56] своими взглядами на женщину как на низшее животное, будет, насколько нам известно, читать на рождество лекцию о взаимосвязи Конкретности и Воли. В прошлый вторник мы узнали ноги философа, который находит, что Шекспира хвалят не по заслугам, — они, весело болтаясь, свисали с империала омнибуса. Хмурый юнец, который твердо знает одно: «Если папаше не нравится, как я живу, то пусть он наймет мне холостую квартирку и назначит еженедельную сумму на расходы», — не принадлежит к числу наших знакомых; но мы не сомневаемся, что теперь он уже обитает на Вандименовой Земле[57] или в самое ближайшее время попадет в Ньюгет. Нам очень не хотелось бы обладать кое-каким наличным капитальцем в сейфе и приходиться этому юнцу холостым дядюшкой. И уж во всяком случае, мы при подобных обстоятельствах ни за что не поселились бы в Зловещем пригороде Кемберуэл, памятуя о деле Барнуэла[58].

В каждом своем рисунке мистер Лич добивается именно того, чего хочет. Выражение лиц, хотя и создаваемое с помощью простейших средств, всегда оказывается наиболее естественным, и ему веришь с первого взгляда. В его остроумии нет злости, и оно всегда достойно истинного джентльмена. Он обладает чувством ответственности и такта; он с наслаждением изображает приятное и даже вещам самим по себе неприятным умеет придать обаяние; он многообразен, неистощим и поучителен. В тон и исполнение своих рисунков он внес неизвестную дотоле элегантность, но отнюдь не в ущерб истине. Он украшение популярного искусства английской карикатуры и, уже много для него сделав, несомненно, сделает еще больше. Мы всегда питали к нему самые теплые чувства и хотим пожелать ему всего лучшего в будущем.

Лет десять назад кто-то из авторов «Куортерли Ревью», говоря о мистере Джордже Крукшенке, подчеркнул всю нелепость того, что для подобного художника Королевская академия закрыта лишь потому, что его произведения создаются не с помощью некоторых раз навсегда установленных материалов и не занимают ежегодно определенного пространства на ее стенах. Неужели в ее списках не найдется таких членов, чьи произведения, выполненные маслом с помощью кисти, будут прочно забыты, когда карандашные рисунки мистера Крукшенка и мистера Лича будут по-прежнему радовать обитателей половины домов королевства?

30 декабря 1848 г.

РАЙ В ТУТИНГЕ

Как только стало известно, что в Тутинге, на ферме для детей бедняков, принадлежащей мистеру Друэ, началась губительная эпидемия, раздался обычный в таких случаях хвалебный гром труб (восхитительное описание этого заведения, принадлежащее перу Сиднея Смита[59], несомненно, еще свежо в памяти многих наших читателей). Из всех подобных ферм мира тутинговская была самой восхитительной. Из всех содержателей подобных ферм мистер Друэ был самым бескорыстным, ревностным и безупречным. Из всех чудес, ведомых миру, самым невероятным было, пожалуй, появление подобной страшной болезни и быстрое ее распространение в столь образцово устроенном заведении. Эпидемия разразилась совершенно неожиданно. Ничто ее не предвещало. Опекаемые дети спали сладким сном покоя и довольства; опекающий их мистер Друэ спал сладким сном человека с чистой совестью, но ни на минуту не смыкал одного глаза, дабы не спускать его с источаемых им благодеяний и счастливых деток, порученных его отеческим заботам; и вдруг губительный мор обрушился на них, и на тутинговском погосте уже не хватало места для детских гробиков, которые каждый день вереницей тянулись из ворот этого элизиума.

Ученый следственный судья графства Сэррей не счел нужным произвести расследование смерти этих детей, будучи столь же глубоко убежден в том, что ферма мистера Друэ — наилучшая из всех возможных ферм, как глубоко был убежден наивный Кандид[60], что великолепный замок великолепного барона Тундертентронка — наилучший из всех замков. Полагая, что это высокоученое должностное лицо кому-то подчинено и, вероятно, получит должное поощрение за свою мудрость, мы перейдем к деятельности следственного судьи совсем иного толка — к тому, что обнаружил следственный судья мистер Уэкли и его помощник мистер Миле. Если бы двое-трое несчастных детишек, увезенных из Тутинга, не умерли на территории, подведомственной мистеру Уэкли, сейчас, несомненно, уже возник бы комитет для преподнесения мистеру Друэ какого-нибудь великолепного сувенира в знак общего уважения и сочувствия.