Том 28. Статьи и речи

Театр был переполнен. Места стоили: в ложах — шиллинг, в партере шесть пенсов, на галерке — три пенса. Галерея была огромных размеров (среди зрителей первого ряда мы не преминули заметить мистера Уэлкса) и набита битком. Стоило лишь взглянуть на увлеченные лица, громоздившиеся друг над другом до самого потолка, на людей, которые, забыв о неудобствах, жадно теснились даже в дверях, и всякий посторонний наблюдатель тут же понял бы, что нельзя упускать ни единой возможности хоть как-то просветить этих бесчисленных зрителей.

Общество в партере не отличалось ни излишней чистотой, ни сладостными ароматами, но там можно было увидеть немало добродушных молодых ремесленников с супругами. Последние почти все держали на руках своих «младшеньких», и партер больше всего напоминал обширную детскую. Какие бы чудеса ни творились на сцене, куда любопытнее было, оторвавшись от созерцания моря вытянутых голов на галерее вверху, поглядеть на спокойные личики крепко спящих малышей внизу. Кроме того, партер благоухал различными сортами холодной жареной рыбы и содержал целую коллекцию карманных фляг.

Публика в ложах мало чем отличалась от публики в партере — если исключить младенцев и рыбу. В соседней ложе расположился рядовой пешей гвардии, а рядом с ним сидел господин, застегивавший свой сюртук булавками вместо пуговиц и покрывшийся плесенью от чересчур сырого образа жизни. В разных углах зала мы заметили нескольких юных карманников, наших добрых знакомых, однако они, совершенно очевидно, находились здесь как частные лица, а не при исполнении служебных обязанностей, так что их присутствие нас нисколько не смутило. Ибо мы полагаем, что безделье людей, принадлежащих к подобному классу общества, служит на благо общества в целом, и не склонны в этом случае оплакивать нерадивость, за которую столь часто упрекают низшие сословия.

Тут занавес взвился, прервав наши наблюдения, и вскоре мы ознакомились со следующими обстоятельствами.

Мы узнали, что сэр Джордж Элмор — меланхолический баронет, судя по всему страдающий тем острым несварением желудка, которое обычно поражает пациентов мистера Моррисона, когда они с помощью мистера Моута знакомятся с удивительным действием его «растительных пилюль», — живет в очень большом замке, в обществе одного круглого столика, двух кресел и капитана — Джорджа Элмора, «его предполагаемого сына — Дитяти тайны и Злодея». Капитан, помимо непочтительной привычки грубо перечить отцу при каждом удобном случае, исполнен всевозможных пороков, и главные из них таковы: он подло покинул свою супругу «Эстеллу де Нева, знатную испанку», и вознамерился без малейшего на то права завладеть Майской Зорькой, хотя М. З. на днях должна сочетаться браком с Уиллом Стэнмором, веселым моряком на весьма нетвердых ногах.

Первое несомненное доказательство того, что капитан — не кто иной, как Дитя тайны и Злодей, можно было усмотреть в его сапогах, весьма высоких, широких и сшитых, по-видимому, из пластыря, которые бросали на него самую черную театральную тень. И действительно, в самом ближайшем времени он оказывается таким негодяем, какого только можно пожелать: под покровом ночной темноты он забирается через окошко в скромный домик Майской Зорьки; отказывается «высвободить» Майскую Зорьку, когда оная девица обращается к нему с этим требованием; нарушает сладкий сон единственного оставшегося в живых родителя Майской Зорьки — слепого старца с черной повязкой на глазах, которого мы впредь будем именовать «господином Троезвездиным», так как его имя изображалось в афишке следующим образом: ***; и во что бы то ни стало желает похитить Майскую Зорьку силой оружия. Однако гнусности капитана этим не ограничиваются, ибо, потерпев временную неудачу в своем дьявольском намерении, — сперва из-за ножей и пистолетов, которые, к счастью, оказались под рукой у Майской Зорьки и были приставлены к его груди, а потом из-за появления Уилла Стэнмора, — он заставляет некоего Слинка, своего прихвостня, донести, что Уилл Стэнмор — мятежник, после чего веселого моряка хватают и уводят в тюрьму. В то время как Капитан совершает эти подвиги, в замке его батюшки появляется смуглолицая дама по имени Мануэлла, «Цыганка с Пиринеев, Бездомная Скиталица и Возвестительница Пророчества», которая приводит баронета, его предполагаемого отца, в ужасное замешательство, сначала осведомившись у него о том, что лежит на его совести, а затем продекламировав под негромкое жужжание скрипок таинственные стихи о Дитяти тайны и Злодее. Так обстояли дела, когда театр задрожал от рукоплесканий, а мистер Уэлкс впал в неописуемый восторг, ибо на сцену вышел «Нищий Майкл».